Моя мама влюбилась, и это казалось концом света. Она хотела любви, она всегда хотела любви, и она верила, что никогда не сможет ее получить. А сейчас она сваливалась на нее, и всякий раз, как я видела их вместе, я боролась с желанием вытащить свой меч и начать грандиозную битву. Меня пугало то, что нас могут предать. Что случится какая-нибудь кризисная ситуация, и моя мать попадет обратно в свою преисподнюю, осушенный колодец, из которого она будет пытаться выбраться, ломая ногти и расцарапывая в кровь пальцы, но у нее уже не окажется сил снова вытащить себя оттуда. Я боялась, что, если эта любовь потерпит неудачу, это убьет ее.
Было позднее лето, самое жаркое время года, но оно пахло Йолем, языческим праздником, на котором Король-Падуб убивает Дубового Короля, и зима охватывает землю. Пахло дымом и жареными каштанами, и трейлер-парк был покрыт чем-то вроде снега. Вот только воздух был раскаленным, словно в аду, а хлопья, опускавшиеся на листья, оказались пеплом от костров, окружавших нас со всех сторон. Можно было смотреть прямо на солнце в тяжело нависшем красном небе, столько, сколько пожелаешь, на Солнце Ночи. Удавалось увидеть его четкий диск, зависший там, тлеющий над чужеродным миром, стремительно несущимся к своему концу. Кто бы мог подумать, что конец света окажется таким красивым?
Я уселась на крыльце и разрешила себе обратиться в камень, покрываясь пеплом. Кузнечик, за которым я наблюдала неделями, глядя, как он линял, превращался из маленькой ярко-зеленой личинки в мясистую саранчу цвета хаки и громко жевал нежный цветок, сидя на его стебельке. Я сидела на крыльце и плакала, чувствуя себя слабачкой, утратившей контроль, плывущей по течению реки, полной страхов и отчаяния, струившейся из какой-то дыры так глубоко во мне, что я не могла ее увидеть.
Развертываясь поперек неба, с гор спускалась черная лента. Тысячи и тысячи грифов кружились бесконечными лентами. Это казалось невозможным. Чернокрылые, шипящие и ворчащие, с желатиновыми красными головами, парившие на крыльях размахом с человеческий рост. Никогда прежде я не видела ничего подобного. Я никогда не видела ни единого грифа в Охае, а теперь их были тысячи, летящие к границе огней, к тому, что я представляла себе полем битвы, полным сожженных останков.
В ведической астрологии Сатурн соответствует богу Шани, повелителю кармы и правосудия. В соответствии с индуистским учением Субхаса Чандры, Шани «управляет подземельями человеческого сердца и опасностями, скрывающимися там». Верхом на грифе Шани проделывает свой путь сквозь наши астрологические дома, собирая нас в стадо, словно пастушья собака. Наша задача – проследовать за ним на этом грифе в тот дом, в котором Сатурн пребывал во время нашего появления на свет, и выполнить там свою работу. А наша работа – освобождение. Наша работа всегда освобождение. Сатурн приказывает нам штурмовать Бастилию в доме, где он пребывает, и освободить узников кармы, чахнущих внутри. Но, в отличие от Марса, планеты агрессии, битвы Сатурна за освобождение – это не фейерверки и слава. Битвы Сатурна – это война на изматывание. Чтобы достичь выполнения задания Сатурна, окончательного освобождения и пребывания в Любви, мы должны продемонстрировать терпение, выносливость, дисциплину и усердие. Мы должны отодвинуть свое желание получить немедленное удовлетворение ради будущих вознаграждений. Но эти награды – далеко идущие, они простираются в будущие поколения.
В Таро Сатурн соответствует Великому Аркану XXI, карте Мира, последней карте из архетипа старших аркан. Карта Мира символизирует завершение долгого путешествия. Но это завершение на самом деле является новым началом. И, когда ты начинаешь опять, ты оказываешься уже не неопытным и наивным, словно новорожденный, словно Шут, но мудрым и вовлеченным, как Анима Мунди[127]
, танцующий ангел на карте Мира. Когда эта карта выпадает в твоем гадании, ты знаешь, что ты на верном пути, пути к цельности, к самореализации.