Посвященная. Как я стала ведьмой

Чтобы знать, где именно в наших жизнях наша сатурнианская битва за освобождение должна происходить, мы смотрим на натальные таблицы, круговой график, описывающий, где находились планеты в момент твоего рождения. Там, где мы находим Сатурн, и есть наша Бастилия. Бастилия – это французская башня-тюрьма восемнадцатого столетия, в которой удерживались попрошайки и должники. Когда бедняки и нищие Франции вломились туда и освободили заключенных, они дали толчок к Французской революции. Моя Бастилия – в четвертом доме: доме предков, в земле, в подземном, в похороненных и скрытых вещах, – драгоценные камни, лава, пещеры и тени преисподней. Четвертый дом – это наша пуповина, уходящая в историю, в нашу ДНК. Когда Сатурн находится в твоем четвертом доме, твоя задача – раскопать родословную своей семьи и исцелить ее. В средневековой астрологии в четвертом доме ищут спрятанные драгоценности. Известный астролог Лиз Грин называет четвертый дом великой подземной рекой, движущейся под поверхностью личности. Она говорит: «Любая планета, расположенная в четвертом доме, указывает на что-то сокрытое в психике, что должно быть выявлено, поднято на поверхность, прежде чем с ним можно будет конструктивно работать».

Неудивительно, что Сатурн делит мой четвертый дом с Луной. В астрологии Луна не только представляет собой твои настроения и закономерности в этот промежуток жизни, но также твою мать и линию ее семьи. Каждый из нас подобен герою эпического романа, который является соединяющим звеном поколений между собой. Если мы ничего не предпринимаем, чтобы изменить историю наших предков, они повторяют ее снова и снова. Моей задачей стало устранение узости фамильной линии. Это могло быть мне не по вкусу, но тем не менее это было задачей, данной мне. Расширяя историю своей семьи, я тем самым создавала новую.

Пока я сидела, окаменев, в тишине, наблюдая за грифами, я услышала, как с прогулки вернулись мама с Уиллом.

– Дело не в том, что ты ей не нравишься, – шептала мама ему. – Она просто боится. Каждый раз, когда у меня начинаются отношения с мужчиной, ее выбрасывает из моей жизни. Она пытается вытолкнуть нас первой, чтобы ей потом не было больно.

– Я могу это понять. Но ей не о чем беспокоиться, – прошептал Уилл ей в ответ. – Я здесь, с тобой, настолько, насколько это необходимо, ради тебя и твоих детей. Ради всего.

Прошел месяц, и я обнаружила, что вместо работы над сценарием или окончанием новеллы о Персефоне я сочиняю любовные письма музыканту. А вместо того, чтобы назвать его данным ему именем, я адресовала эти письма Орфею, женщинам, которых он покинул в преисподней, вакханкам, которые подкатывали к нему на его выступлениях, желая получить хотя бы частичку него. Мне следовало бы быть более осторожной, давая имя. По мифам, Орфей покидает свою настоящую любовь в затруднительном положении в преисподней, а остальные женщины в его жизни приходят в такую ярость, что разрывают его на куски, оставив лишь его голову петь в пещере, в кипящем котле козьего молока.

Пока мама ходила на вечерние свидания, я, намазываясь розовым эфирным маслом и чувствуя головокружение от настойки валерианы, вгоняла себя в транс, взывая к духу Орфея в освещенной огоньками свеч комнате, визуализируя сигилы, прочерченные голубым пламенем на полу. Во время этих сеансов я получала видения от Афродиты и описывала их в письмах, которые затем посылала ему, пухлых от цветочных лепестков и вымоченных в феромонах магии секса. Вскоре его ответы перешли от слегка отчужденных и небрежных к жарким и поэтичным, где он сравнивал меня с длинноногой, большеглазой ланью. После следующей пары месяцев любовных заклинаний, писем и телефонных звонков он позвал меня с собой в концертный тур. Миссия выполнена. До свидания, сценарий. До свидания, новелла. Я пообещала себе, что буду дописывать их в дороге.

Во время тура мы с Орфеем были так влюблены друг в друга. По вечерам он выступал в Балтиморе, в Бостоне, в округе Колумбия. Днем мы ходили по музеям, разглядывая страшных волков, мамонтов, саблезубых тигров и прочих тварей, давно исчезнувших с лица земли. Я улыбалась мужчине рядом с нами, который брал свою дочку на руки, чтобы показать ей животных, застывших в живописных сценах, словно в янтаре. Внезапно Орфей расстроился и направился в сад скульптур. Я не могла его разговорить.

– Что случилось? Что такое? – спрашивала я у него, но он в ответ только тряс головой. В конечном счете, он ответил почти с испугом:

– Я так влюблен, я не знаю, что со мной происходит. – Он взглянул на меня снизу вверх. – Я не знаю, создан ли я для любви. Любовь поднимает во мне мелочные эмоции. Ревность. Меланхолию.