Посвященная. Как я стала ведьмой

Несколько человек, забравшись в мое святилище, немедленно скрещивали руки на груди, словно заявляя: «Я не верю во все эти штучки». Они ухмылялись, а затем спрашивали: «Что завтра будет у Дональда Дака на завтрак?» И хотя моя кабинка оракула находилась в галерее совместно с прочими выставочными экспонатами, люди немедленно интерпретировали меня или как «настоящий» канал для божественности, или как того, кто использует человеческую наивность и легковерность в целях личного обогащения. Я не могу вспомнить ни одного раза, чтобы мне довелось видеть кого-то, кто смотрел бы на выставочный экспонат в галерее или музее и говорил: «Я не верю во все эти штучки». Они могли говорить, что им не нравится этот конкретный экспонат, или что они не понимают ту картину, что это какой-то высокопарный трюк, элитный обман, но в таких ситуациях они все равно относились к этому как к искусству. Но сказать, что они в это не верят, означало бы перейти к философской позиции, которая применима лишь к единичным произведениям искусства: веришь ли ты в искусство как таковое? В моем случае вопрос, который поднимало мое произведение, звучал бы не как «Ты веришь в искусство?» а как «Ты веришь в магию?». Люди, которые верили, так жаждали ее, что, казалось, они схватят любой колдовской кусок хлеба, предложенный им, неважно, насколько черствым он окажется; люди же, не верившие в это, моментально скрещивали руки на груди и отказывались есть, даже не взглянув в меню. Когда дело доходит до магии, для меня это не столько вопрос веры, сколько вопрос ценности, значимости. Магия – это практика, а не система верований. И вместо того, чтобы спрашивать себя, верю ли я в это, я задаю себе вопрос: «Что я от этого получу? Имеет ли это для меня значение? Может ли это помочь?» Когда дело доходит до магии и колдовства, практически всегда мой ответ: «да».

Одна моя знакомая сказала мне, что во время открытия она ходила неподалеку, а люди подходили к ней и спрашивали: «А вы уже были у оракула Лос-Анджелеса? То, что она сказала мне, только что спасло мою жизнь». Я просидела в своей будке такое количество времени, что мой голос в конце концов стал хриплым, а огоньки электрических свечей начали мерцать и гаснуть. В итоге я была вынуждена завернуть людей назад и прекратить прием. Каким-то образом посещение оракула заставило эстетическую человеческую отстраненность исчезнуть. Они хотели отправиться вместе со мной в путешествие к неизведанному, они жаждали получить возможность, даже если на несколько мгновений, перед тем, как вернутся в свои роли преподавателей искусств, коммерческих директоров или бухгалтеров; они хотели войти в реальность, где все было возможно, где, может быть, даже саму реальность можно было околдовать.

Когда я начала изучать философию в колледже, философия женщин, в частности, изучалась как «философия заботы». Ведьмовство научило меня тому, что забота – это самая важная вещь, которая может быть. Забота – это любовь, а любовь – это то, что исцеляет нас. Когда приходят мои клиенты, я окуриваю их дымом розмарина, шалфея и лаванды, которые выращиваю сама в своем саду. Я благословляю их и отгоняю зловредных духов, которые их преследуют, обметаю их метлой с корицей и звоню в колокольчики Коши. Я завариваю им лунный чай по рецепту, которому научила меня мама еще в детстве, с малиновыми листьями и мелиссой, перечной мятой и страстоцветом. Я напоминаю им о том, где они находятся – в моей магической студии. Они в безопасности. «Оглянись вокруг себя, – говорю я им. – Взгляни на живые цветы и свечи и помни о том, что надо получать удовольствие от жизни». Мы раскладываем карты Таро и смотрим на изображения, мифологические фигуры и символы арканов; мы разговариваем о том, где в их жизни мы можем увидеть результат деятельности карт Волшебника, Императрицы или Звезды. Мы зажигаем свечи и смазываем их маслами. Мы входим в магические реалии, и новые возможности начинают проявляться в жизни моих клиентов. В магии – сила и комфорт. И то и другое прорастает на плодородной почве заботы.