Посылка для капитана

А больше всего поражали густая сеть крупных морщин, изрезавших лицо вдоль и поперек, и цвет лица, словно раскаленная медь.

– Ну, давай, руки то.

Мужик быстро ткнул в тяжелые браслеты маленьким ключиком, и Женьке сразу стало легче, даже голову чуть отпустило.

– А ты думал как? – словно почувствовав его облегчение, произнес незнакомец. – Я, милок, знаешь, сколько в этих браслетах отсидел? До костей стер.

Сиплый отвернул рукава клетчатой байковой рубахи, и Женьку поразили не столько розовые полоски кожи вокруг запястьев, сколько обилие наколок не только на крепких, сухих кистях, но даже на пальцах.

– Ты куда ящик то дел? Нашел ведь, а? Ну, признайся.

Мужик пошарил в карманах меховой безрукавки, достал из портсигара туго набитую папироску, выдавил огонь зажигалки.

А голове, действительно, стало легче, и тут Женька вспомнил, что когда после той удачной ночи он пришел рано утром на берег, то маски с ластами там уже не было.

Из дачников, ныне заселяющих бывший рыбацкий поселок, сюда никто купаться не ходил, уж очень здесь каменисто, и волна бьет так, что не зайдешь, не выйдешь без синяков, а то и похуже чего с тобой море сделает. Волнами за ночь смыть маску с ластами тоже не могло, Женька их не на песок, как ему показалось, а на высокий камень положил, когда из воды выбрался и приготовился контейнер дальше тянуть.

Кстати, вода удалила и отпечатки колес груженой тележки. Это хорошо.

– А ручонки-то у тебя слабенькие, куда уж тут железо таскать, надорвёсси еще.

Мужик поднес голубоватое пламя зажигалки к папироске, которую держал как-то странно, чуть ли не всеми пальцами, и пыхнул сладковатым дымом.

"Наркота", – подумал Женька, в носу снова защекотало.

– Слабак ты, – повторил мужик. – Попробуй, такую дуру из воды подыми. Но хоть, где лежит то, нашел? Ведь ты же нашел? И маску с ластами на радостях забыл, да?

Голос бывалого урки стал мягче, добрее, в глазах сверкнула слеза.

– Ну, ты сам посуди, что ты с этой штукой делать будешь, на что она тебе? Да и лет сколько уже с войны прошло, а морская вода она, знаешь, какая едкая, что хошь разъест. Пустые хлопоты, фраерок.

Мужик курил медленно, со вкусом, смакуя каждую затяжку, после которой задерживал выдох на две-три секунды.

– Ты нам только местечко покажешь, а дальше мы уж сами, фраерок… – Женьке понял, что урка медленно, но уверенно, по хоженой годами дорожке, впадал в наркотический транс, или попросту засыпал.

Резко стукнула входная дверь.

Быстро вошел парень в джинсах и кожаном жилете, одетом на голое тело, разукрашенном татуировками, но их было поменьше, чем у сиплого.

– Слышь, Бугор, баба сказала, что у деда тележка была, на которой он говно всякое на огород возил. Я всё обшарил и в доме, и в сарае – тележки нет!

Тот, которого парень в жилете назвал Бугром, затушил папироску в кулаке и опять повернулся к Женьке.

– Ну, а теперь что скажешь фраерок?

Глаза урки стали сухими и холодными, словно в них застыло олово.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – тихо отозвался Женька. – Помнится, у деда была тележка, но я давно её не видел, даже не помню, какая она из себя.

Старый урка тяжело поднялся со стула и медленно направился на выход.

– Только не до смерти, – обронил он на ходу джинсовому.

Парень подошел к Женьке совсем близко, дыхнул чем-то прокисшим, скривился в щербатой ухмылке гнилыми зубами.

– Ну, как? До трех считать или сразу скажешь?

– А что вы хотите услышать?

Первый удар пришелся в солнечное сплетение.

Женька согнулся от боли, дыхание куда-то пропало, надо было сжаться посильней, но удар снизу коленкой прямо в лицо опрокинул его на пол.

Захлебываясь кровью, бегущей из разбитого всмятку носа, Женька катался по грязному полу, пытаясь увернуться от ударов, который наносил ногами парень в кожаном жилете на голое тело.

Увернуться не получалось, носком ботинка попадало и по почкам, и по ребрам, и опять по лицу. Женька устал сопротивляться и замер, но и парень, похоже, не был готов к таким физическим упражнениям, он сильно дышал, часто сплевывая на пол тягучей коричневатой слюной, похоже, у него кровоточили десны.

– Хрен с тобой, сука, жить захочешь – скажешь, иначе совсем убью.

Тяжело отдуваясь, парень присел на стул.

Крови натекло много, и Женька лежал лицом в теплой, липкой луже. В глазах было темно, все тело горело острой болью, и уже ничего не хотелось, только, чтобы оставили в покое.

Стукнула входная дверь, но ему показалось, что она где-то очень далеко отсюда, звук доходил, как через вату.

Сквозь чуть приоткрытые щелки заплывших глаз он увидел Бугра, который что-то втолковывал молодому. Женька не мог разобрать слов, хоть пара и рядом стояла. Потом острая боль снова пронзила все тело, когда его взяли за руки, за ноги и бросили на тюфяк. Сухая, острая солома колола избитое тела, но изменить положение не было сил. Очень хотелось пить. Просто невыносимо хотелось пить.