Потаенное судно

Тошка подошел к железным воротам, взялся за прутья, просунул между ними голову, смотрит на длинную-предлинную стенку-пристань, у которой гуськом корабли ошвартованы. Глядит во все глаза, куда и робость подевалась. Видно ему, как бегают, голотелые до пояса, грузчики по деревянным сходням на высокие борта судов, как тащат на загорбке по чувалу зерна. Точно муравьи снуют: туда-сюда. И еще замечает Тошка, как с палубы спускается на канатах площадка, на нее наваливают гору мешков, поднимают вверх стрелой. А стрела та похожа на колодезный журавель. Замечает он и то, что самый дальний пароход не пшеницу грузит, а уголь. Серая пыль висит над его палубой, а голые дядьки, словно бесы, черным измараны. «А вон те — белые бесы. Видать, мукой занимаются», — догадался Антон.

— Видал, сколько заботы? — кивнул в сторону пристани вахтер. — Не ровен час, пришибут, не заметив. Вот и не велено пущать лишних. — Вахтер положил самокрутку под носок сапога, зевает, прикрывая рот ладонью, — морит погода, дрему нагоняет. Вдруг спохватился: — Малец, да что же ты зря паришься тута? Вона пляж рядом, песочек ровный. Айда покупайся! А я батьке-то передам…

Антон обрадовался подсказке, заторопился вдоль высокого кирпичного забора. Вскоре отскочил в сторону, словно его вихрем отбросило. Из боковых ворот порта выкатился паровоз, коротко рявкнул, ударил колесами так, что земля заходила под ногами. За паровозом проплыли высокие пустые платформы. Поезд, набирая скорость, убегал вдоль по набережной. Антон следил за ним, пока глаза не зашлись слезой.

Он долго бродил вдоль пляжа, не находя себе удобного места. Взобрался на бетонную стенку, защищавшую городскую площадь от размыва, прошелся по ней. Море лениво похлюпывало между бетонными кубами, шевелило зеленые длинные пряди водорослей, которые укрепились на деревянных сваях-столбиках.

Наконец примостился у спасательных шлюпок. Здесь не так многолюдно, к тому же место заметное, легко запомнить, где оставил свою одежду. В море кинулся без опаски. Размахивая руками, вскипятил вокруг себя воду — пузыри так и шипят. То плавал «наввымашки», то животом кверху. Взбирался вместе с другими на деревянный пирс, разбегался вдоль пирса, кидался вниз головой в тяжелую воду. Забыл он и об отце, и о тракторе. Отрешился от всего тем счастливым отрешением, которое случается только в его возрасте. Опомнясь, подбежал к шлюпке — но ничего уже там не застал: ни штанов своих с заплатами на ягодицах, ни рубашонки, ни выгоревшего от солнца картузика. Словно ветром их сдуло. Походил невесело вокруг, сел на горячий песок, взялся по-стариковски за голову.

Таким, онемевшим, и нашел его отец. Кинулся было с упреками: час, мол, поздний, давно пора двигаться домой, а тебя днем с огнем не сыскать.

— Надевай штаны зараз же!

— Нечего надевать… — Антона душили слезы, но он крепился. Сидя в одиночестве, не заплакал, а перед отцом и подавно слезы не уронит.

— Где одежда?

— Мабуть, урки украли…

— Вот бусурманы, гвоздик им в пятку! Ну, анафема дети! — ругался Баляба, грозя кому-то кулаком. — Развелось их, паразитов, столько, что хоть кричи. Це ж маты наша, Настя, с ними, бусурманами, нянькается, по приютам ездит, по головке их гладит. А они, бачь, шо вытворяют. Нема на них, живодеров, хорошей веревки. Я бы их увязал да всех в море и утопил…

Баляба скинул пиджак, стащил через голову темно-синюю линялую косоворотку, оставшись в белой нательной рубахе. Косоворотку надел на сына, подвернул рукава, одернул подол, спускающийся ниже Тошкиных коленок, одобрил сыновью обновку:

— Герой, хоть на выставку!

Трактор стоял напротив входа на пляж. За рулем отдыхал Касим. Увидя Антона, обрадовался, спрыгнул вниз.

— Пропащий душа! Пачему Касима пугаешь?

Узнав об Антошкиной потере, нисколько не удивился. Дело ему оказалось знакомым.

— Малый воришка знаем! — усмехнулся бывший беспризорник. — Днем по пляжу гуляем — бельишка в песок зарываем. Вечером ходим — бельишка из песок находим.

Он побежал к перевернутой лодке — к месту, которое указал Антон. Пинал босыми ногами песочные холмики, что-то выхватывая из ямок, отряхивая. И картузик, и сорочка, и штанцы через какое-то время уже были на хозяине.

В дальнем конце набережной виднелись серебристые баки огромных размеров — там находилась нефтебаза. Трактор пошел вдоль берега, вдоль железнодорожного полотна. Въехав во двор нефтебазы с насквозь промасленной, утрамбованной до каменной твердости почвой, остановился. К бортам бричек поочередно подставили брусья, по брусьям вкатили бочки, внутри которых похлюпывало горючее.

Обедали за воротами нефтебазы. На песчаном холмике, поросшем игольчатой голубой травкой, расстелили мешок, положили на него сало, луковицу-фунтовку, полбуханки хлеба. День в общем-то заканчивался удачно, дела позади, все малые и большие огорчения в прошлом. Теперь можно и поесть спокойно, не торопясь.

Антон, отправляя сало в рот, спросил отца:

— Хлеб отдали на пароходы?

— На пароходы.

— А они нам что?

— Железо привезли.

— Ти-и-и… железо! — поморщился Антон. — На что оно? Хиба его укусишь?