Потаенное судно

— Ну, нет, Денис Емельянович! — Волноваха рывком вскочил с места. — Не ту песню заспивали, Денис Емельянович!

— Га? — повернулся к нему Дудник.

— Куцые, говорю, успехи прочите своей дочери.

Дудник, махнув рукой, упал на стул. Волноваха же, поправив витой поясок, перехватывавший его белую сорочку по талии, продолжал:

— Мы думаем иначе. Вчера на бюро разговор у нас состоялся… Так вот. — Волноваха сверкнул синевой глаз из-под густых, белесо-рыжеватых бровей, покатал желваки на скулах — видно было, волновался человек. — Нам поступил из центра запрос: выделить на киевские курсы птицеводов лучших людей. И мы бы хотели послать на учебу Полину Денисовну — нашу ударницу. Нехай она набирается науки, чтоб жить по-новому, по-советскому ладу!

— Горько-о-о!.. Горько-о-о!..

Застолье надрывало голоса. Молодые привстали растерянно. И не понятно было, чем они так смущены: то ли криками «горько», то ли сообщением секретаря райкома, которое сулило им в первые же месяцы супружества долгую разлуку. Но разве в такой суматохе соберешься с мыслями, разберешься в своем чувстве? Потом на свободе они все обдумают, обговорят, а теперь что — целуйся, раз громада настаивает, смейся-улыбайся гостям, держи голову на высоте, как того требует приличие.

Застолье уже начало рассыпаться. В общий гомон врезался высокий женский голос:

Ой, ходила дивчина бережком,
Подгоняла селезня батожком…

Гурт молодиц, толпящихся в сенях, завел самостоятельную песню-шутку:

Ой, болит моя головонька
Та й межи плечами.
Треба мени дохторика
З черными очами.
Ой, не того дохторика,
Що вин дохторуе,
Але того дохторика,
Що гарно цилуе.

Гармонист, решив, что наступило его время, развернул мехи, дохнул басовитыми вздохами, долго бродил вокруг да около, собирая в одно мотивы разных песен. Затем не для танца, а, видимо, просто так, для общего настрою заиграл старинный вальс «Над волнами».

Открыв задвижку трубы, отставив массивную железную заслонку печи, у ее черной пасти топтались два изрядно захмелевших мужичка. Курили, выдыхая клубы дыма, поглощаемые печью. Спорили, беря друг друга за петельки, о своем участии в гражданской войне, никак не могли доискаться до истины.

— Ты удирал от красных?

— Хто, я? Ни в какую!

— А хто ж удирал?

— Бывало, як зарядю свою орудию, як жахну — так все деникинцы рассыпаются, як горобци!

— Ты?..

— Я!

— Ты ж у Деникина служил артиллеристом?

— Ну?

— Чего ж деникинцы рассыпались, як горобци! Рази ж ты по своим жахал?

— Хто, я?

— Ты!

— Так я ж кажу, як зарядю свою орудию, як грымну — они хто куда!

— Хто?

— Деникинцы ж!

— Дак ты у кого служил?

— У своих!

— Ну?

— Кажу, як зарядю орудию…

— Подожди!

— Шо?

— Яку орудию?

— Да свою же!

— Вот матери твоей закавыка. Ты деникинец чи хто?

— А ты?

— Я — ни!

— А я як зарядю, бывало, як стукну!..

И все начинается сначала, как в сказке про белого бычка.

В распахнутое настежь окно ударили перезвончатые цыганские бубны, зачастила серебряными переборами гармошка. Двор жил своей жизнью. По двору тоже ходила зеленая бутыль, носились закуски на плетеных из лозы подносах. Достигнув соответствующей кондиции, двор и в песнях, и в плясках мог с успехом потягаться со светлицей, где проходило главное застолье. У самого окна, что выходит во двор, образовался плотный круг. Под аккомпанемент гармони и бубна четко выстукивали мужские подметки, озорные голоса доносили до слуха окружающих всякую всячину.

Я на бочке сижу,
С бочки капает.
Никто замуж не берет,
Только лапает!

— Вытягай его на середину, нехай покаже, як чапаевцы могут!

— Нехай сперва котовцы покажут!

— Выходи, «Червоный партизан»!

— Ворошиловцы, не подгадь!

— А ну, искровцы. А ну-ну!

И пошли межколхозные соревнования. Слава богу, есть кому с кем состязаться. Уже до десятка колхозов в Новоспасовке оформилось. Да еще в запасе колхоза на два индивидуалов остается.

Разбитная бабенка, потуже затянув косынку, скрестя руки на груди, выметнулась в круг.

Ой, топнула,
Перетопнула…

Вспомнив, что дальше следуют слова, предназначенные не для общего слуха, засверлила воздух визгом:

— И-и-их!

Какой-то нескромный шутник, — сперва не разобрать было кто, — добавил, кинув в круг через головы впереди стоящих:

Ой гоп, три копицы,
Ходил заяц до лисицы!..

— Йосып, вот сатана! Це ты?

— Ни, це не я. Це грива моя!

— А ну, выходь!

— Та нехай краще Антон: он на пузе, по-цыгански, умеет!

Антон долго отнекивался, упирался, хмурил срастающиеся на переносье мохнатые темные брови. И вот заметил вышедшую на крыльцо Полю. Она искала кого-то глазами, зябко натягивая на полные плечи легкую газовую косынку. Может, Антона искала?.. Его и подмыло. На же, гляди, вот он — я: пью, гуляю, пляшу! Ты думала, хнычу, думала, от тоски занудился. Как бы не так! Смотри!