Потаенное судно

— Есть на борту! — излишне громко, возбужденный всем происходящим, ответил Антон Баляба, не замечая, что обращались не к нему, матросу, поставленному на швартовых, а к тому, кто управляет кораблем.

— Принимай бросательный!..

— Принять конец! — донеслось почти одновременно с мостика.

Не успел Антон ответить «есть», как над его головой просвистел тонкий пеньковый трос, увлекаемый прикрепленным на конце, мягко оплетенным грузиком, подобным груше.

— Вира по-быстрому!

Ладно перебирая руками, Антон выбрал слабину бросательного конца, поднял на нос корабля тяжелую петлю стального троса, пропустив трос через полуклюз. Матрос, помогавший Антону, отвязал бросательный конец, собрал его кольцами, метнул вниз, на буксирное судно:

— Полундра!

Антон ловко набросил петли-восьмерки на кнехты. С мостика через мегафон глухо приказали:

— Закрепите как следует!

— Так я ж закрепил, товарищ командир, собаки не отгрызут!

— Отставить разговоры!

— Есть отставить! — улыбаясь про себя, ответил Антон. Он находился в таком возбуждении, когда все кажется легким и простым, делается само собой.

Мичман Конопля подбежал к кнехтам, оттолкнул Антона, проверил крепление буксирного троса, задрав голову в сторону мостика, доложил:

— Порядок, товарищ командир!

— Добро!.. Отдать носовой!

На стенке освободили носовой швартов. Антон с напарником быстро выбрали его на палубу, сложили в бухту. Командир эсминца попросил:

— На буксире!.. Подрабатывай самым малым, отводи нос!.. — Через некоторое время распорядился: — Отдать кормовой!..

Стальной конец кормового троса шлепнулся в воду. Буксирное судно застучало дизелями, густо задымив, зарылось тупым носом в молочную воду. Буксирный трос зашаркал по отводящей дуге, поставленной над кормой суденышка, вытянувшись втугую, загудел глухо. Стенка завода начала медленно удаляться.

Антон Баляба оставался на баке, во все глаза глядел на город, здороваясь с ним и одновременно прощаясь. Здоровался потому, что видел город впервые. Прощался потому, что не знал, доведется ли когда-нибудь побывать снова.

Эскадренный миноносец «С» после ходовых испытаний вернулся в Кронштадт. Он занял место в ряду с другими миноносцами, приткнувшись узкой кормой к бетонной стенке Усть-Рогатки. Нос его удерживался якорем, корма швартовыми. У кормового флага стоял на часах с винтовкой матрос Антон Баляба. Когда Тимофей Бестужев и еще трое с ним вновь прибывших на корабль появились у сходней, Антон, вместо того чтобы вызвать дежурного офицера, сам ступил на сходни, направляясь к прибывшим. Широко улыбаясь смуглым лицом, вздернув высоко на лоб тяжелые брови, протянул в радостном удивлении:

— Рюмкин!..

— Кокой хороший!.. — упирая на «о», поприветствовал его Бестужев.

Не выпуская винтовки из рук, Антон обнял друга, больно прижав ствол к его левой лопатке. Показавшийся из-за кормовой орудийной башни рассыльный шумнул на ходу:

— Баляба! Старпом спрашивает, что за свалка у сходней?

— Братана повстречал! — нисколько не смутившись замечанием, ответил Антон. — Греби, мореход, на «коробку»! — пригласил и словом и жестом. Улыбнулся, подумав про себя: «Бестужев… И свела же дорожка».

Новоприбывшие пошагали за рассыльным по правому борту, вдоль минных рельс. Находясь уже на расстоянии, Бестужев оглянулся назад, спросил:

— Тонь, а где наши боцманята, не знаешь?

— Как не знать! — оживился Баляба. — Вон, погляди на Кроншлот, — кивнул на каменные казематы островка, что на той стороне фарватера темнеет, — один на бронекатерах «полундру огребает»…

— Кто?

— Бултышкин, такелажник!

— Алышев где?

— Толстяк-то? Водяной его знает! Должно, на Балтике.

— Объяснил!..

— Заходи. Скоро сменяюсь с вахты. В жилой палубе, третий кубрик…

Тимофей помахал рукой: ладно, мол, теперь на одной посудине служим, никуда не денешься, найду.

По боевому расписанию Антон Баляба числится в третьей боевой части. Его пост у первого торпедного аппарата. И получается так, что в обычное время, в спокойный час, возится с одним: швабры, щетки, кранцы, тросы, тенты, шлюпки и много прочего бегучего и стоячего такелажа; а по тревоге летит в иное место: к широкому массивному аппарату, который с мурлыканьем и масляным чмоканьем вращается вокруг своей оси, в четырех трубах которого серебрятся холодные тела длинных скользких торпед.

Баталер Тимка Бестужев, товарищ по боцманской школе, заслышав сигналы тревоги, тоже бросает свое заведование, свои «шмутки» и торопится в носовую орудийную башню: приписан к комендорам. Недавно ходили на артиллерийские стрельбы — отличилось первое носовое башенное орудие. Командир корабля приказал играть большой сбор. Когда экипаж судна был выстроен вдоль обоих бортов, Лотохин сам вызвал из строя артиллерийскую прислугу башни, поставил комендоров в ряд, как раз у торпедного аппарата, что поближе к корме, и, высокий, сутуловатый, надвинув низко на глаза лакированный козырек фуражки, подошел к каждому, руку пожал. Тимофея Бестужева тоже не обошел. Антон, глядя на друга, с завидной подумал: «Удостоился Тимоша».