Потаенное судно

Сегодня подошла Антонова очередь. Эсминец готовился к торпедным стрельбам. Но предчувствие у Балябы почему-то недоброе. С чего бы это такое? Хуже всего, что Антон думает об этом без волнения, без интереса, а так спокойно, будто речь не о нем, а о постороннем.

Что-то случилось с Антоном непонятное, необъяснимое. Занедужил Антон странным недугом. Всегда рвавшийся на корабли, жадно глядевший в море, завидовавший бывалым морякам, подражавший им во всем, — вдруг остыл, замкнулся в себе. До горькоты в горле обрыдло все, опостылело. И кубрик его душный с низким металлическим потолком, и подвесная койка парусиновая, которую он при побудке снимает с крюков, сворачивает, обтягивает шнуровкой, относит в сетки, и рундуки с жестяными дверцами, где хранятся матросские вещи и на которых, сдвинув их в плотный ряд, спят старшины. Раньше, словно дорогую музыку, ловил повизгивание ревунов, удары колокола, скворчиные пересвисты боцманских дудок. Раньше, как дорогие сердцу картины, ловил глазом рейдовые огни: зеленые, белые, красные, желтые, ловил перемигивания световых семафоров. Теперь же они вызывают только досаду, только раздражение. Век бы не видеть, век бы не слышать всего этого.

Откуда взялась такая хвороба? Как ее лечить? Не знает он. И навряд ли знает кто другой.

Мичман Конопля однажды заметил:

— Сырой ты стал какой-то, недопеченный.

У Антона даже губы задрожали, изломились скорбно — вот-вот заплачет.

— Дома что-либо?

— Не…

— Хвороба давит?

— Не…

Участливый и простодушный Конопля не знал, что предпринять, чем помочь. Только и мог, что дотянуться до Балябиного высокого плеча, сказать ничего не значащее, ни к чему не обязывающее:

— Бывает…

Любый человек он, Конопля. Другие мичманы берут тебя за горло, силой и властностью вышибают из тебя недуги, пытаются исцелять продрайкой и нарядами. А этот — нет. «Лучше бы побили, чем вот так гладить, как Конопля», — подумал Антон и раздраженно огрызнулся на участливое слово мичмана:

— Иди ты… Чего тебе треба?

Таким его Конопля еще не видел.

— Ошалел парень, право слово! Остынь покамест, потом займусь тобой.

Торпеда лежала на тележке спокойной белорыбицей. Ее только что взяли с мотовоза, опоясанную бугелем, опустили бережно на тележку, стоящую на минных рельсах корабля. Мягко легло ее матово-светлое тело на обитые войлоком, удобные блоки тележки. Везли торпеду втроем. Впереди два матроса-торпедиста тащили тележку, подцепив ее за железные ушки крюками. Сзади, упираясь в хвостовое оперение, толкал торпеду Баляба. Случилось непредвиденное. То ли Антон налег на хвост, то ли торпедисты рванули несогласованно. Тележка взвизгнула роликами, вышла из направляющих рельсов, крутнулась на месте. Балябу точно шилом в бок пырнули. Он подскочил к торпедисту, что справа, вырвал у него крюк, замахнулся. Затем, поддев крюком низ тележки, рванул на себя в надежде поставить ролики на рельсы. Но вышло по-иному. Потерявшая от рывка равновесие, длинная непослушная торпедина скользнула вниз головой, стукнулась в надстройку, приподняв хвост, вывернулась из тележки целиком, тяжело и опасно шлепнувшись на палубу.

Командир БЧ-3 лейтенант Додонов подбежал к Балябе, срывая дорогой голос (он пел на корабельных вечерах самодеятельности), завопил во всю мощь:

— Идиоты, сгубили такую красавицу! Сволочуги!.. — потрясал над головой белыми массивными кулаками.

Погрузкой оружия руководил старший артиллерист Гасанов. Он находился на стенке, подавая знаки то машинисту мотовоза, то матросу, державшему в руках рычаги электрострелы. Увидев на палубе ЧП, спокойно направился к сходням, приблизился к месту происшествия.

— Что случилось? — спросил, не повысив голоса.

Торпедисты показали на Балябу.

— Дергает без ума. Она и оскользнулась.

— Вы знаете, что это такое? — Гасанов кивнул на лежащую на палубе торпеду. Не дождавшись ответа, пояснил: — Боевое оружие! Не задумывались, сколько оно стоит? — Ответа тоже не последовало. — Более тридцати тысяч! — Он показал рукой на минно-торпедные мастерские, откуда пришел мотовоз с торпедами. — А там, — кивнул куда-то далеко на материк, повышая басовитый голос, — там их конструировали, собирали. Там надеялись, что мы их по врагу пускать будем в случае надобности, а не себя расстреливать. А ну, если бы с настоящей боеголовкой да приготовлена по-боевому?!

«Если бы да кабы! — ожесточаясь, передразнивал длинношеего каплейта Антон. — Завел политграмоту!»

Уроненную торпеду пришлось отправить обратно в мастерские для проверки. Балябу вызвали к командиру корабля.

Зайдя в просторную каюту, заметил диван и два кресла, обтянутые красной кожей, массивный письменный стол. Стены каюты отделаны под дуб. На крашенном белилами потолке — матовые плафоны. Баляба доложил о своем прибытии. Не вставая с кресла, Лотохин спросил:

— Хотите, чтобы вас списали на берег?

— Як знаете, так и робите.

— Вот оно что? Значит, дело серьезное, — заключил капитан-лейтенант, передвинув с места на место пресс-папье. — Женаты?

— Женаты.

— И дети есть?

— Не знаю, як воно там…

— На гражданке кем работали?

— Комбайнер я.

— Бронь была?

— Була.

— Что ж не остались?