К счастью, в присутствии Алистера разговор с Дональдом прошел гораздо лучше, чем с его матерью. Шрамы были по-прежнему ужасны, и сначала Ирен не знала, куда смотреть, но потом поняла, что Донни все равно не обращает внимания на подобные мелочи. Юноша казался милым. В его осторожных ответах чувствовалось что-то нежное, почти детское, как и в медленных движениях, сопровождаемых неторопливой речью. Все прошло хорошо, и Алистер, казалось, был очень этим доволен. Когда они вернулись к аперитиву на террасе, она решила, что день в конце концов оказался не таким уж провальным.
Вечером они с Алистером играли в криббедж[62]
и слушали по радио «Музыку на воде» Генделя, а Нэнси читала книгу, усевшись на диване. Ирен победила три раза подряд.– Ты разделала меня под орех, дорогая, – проговорил Алистер. – Прошу прощения, но мне надо поприветствовать принца.
Под этим он имел в виду посещение ватерклозета. Туда можно было попасть, лишь выйдя на улицу, и Алистер всегда производил смыв с таким ревущим и булькающим шумом, что был за это прозван «Ройял-Джордж»[63]
в честь океанского лайнера. Как только Алистер вышел, Ирен почувствовала, как Нэнси обозначила свое присутствие. Она услышала шелест закрываемой книги и едва заметный скрип дивана, когда мисс Хадли с него поднялась.– Я должна извиниться, Ирен, – произнесла та, обращаясь к оторопевшей невестке, и подошла к карточному столу. – Мне следовало известить вас о состоянии миссис Картрайт. Я поступила нехорошо по отношению к вам обеим.
– Что ж… – произнесла Ирен, теребя пальцами зеленое сукно, покрывавшее стол.
Нэнси пожала плечами:
– Мне кажется, что, помимо всего прочего, вы боитесь людей. – Когда она говорила это, в ее тоне послышалось легкое раздражение. – Но вы со временем справитесь с этим, я уверена. Ну вот и все. Я должна была это сказать.
С этими словами она вернулась на диван к своей книге, но Ирен заставила себя продолжить разговор.
– Нэнси, вы зажигали сегодня огонь в своей гостиной? – спросила она.
Нэнси бросила на нее взгляд поверх книги:
– Прошу прощения?
– Я искала вас и зашла в вашу гостиную. Там стояла ужасная жара, и огонь в камине был разожжен. Клара и Флоренс говорят, что не растапливали его. Мне просто… стало интересно, в чем дело.
– Зачем им делать это в такую прекрасную погоду? – ответила Нэнси и снова уткнулась в книгу, а Ирен задумалась, следует ли ей продолжать разговор, и размышляла над этим, пока не вернулся Алистер. – А зачем я вам понадобилась? – спросила наконец Нэнси.
– О чем вы? – осведомился Алистер.
– Ирен сообщила, что искала меня сегодня.
– О, ничего особенного. Это не важно, – сказала Ирен, чрезвычайно радуясь тому, что не нашла Нэнси и не успела отчитать ее за Луизу Картрайт, тем более что Нэнси сама извинилась перед ней.
– Не пойти ли нам наверх, дорогая? Не думаю, что смогу сегодня вечером выдержать еще одну взбучку за карточным столом, – улыбнулся Алистер и протянул руку, которую Ирен приняла с благодарностью.
Когда Ирен проснулась на следующее утро, в комнате все еще стоял полумрак, и за окном, похоже, шел дождь. Алистер ушел, и она не заметила, как он встал. Ирен начала привыкать к тому, чтобы спать рядом с ним и слышать едва различимые звуки, с которыми он поднимался с постели и исчезал в своей гардеробной – так тихо, как только возможно. Она перевернулась на другой бок, посмотрела на стенные часы и, хотя было уже довольно поздно, прижалась щекой к подушке, желая еще немного понежиться в постели, прежде чем встать и встретить лицом к лицу новый день. К своему удивлению, она обнаружила, что мысль о предстоящем дне была не такой уж пугающей. Желудок урчал, требуя еды. Она протянула руку, чтобы проверить, не осталось ли тепла между простынями на стороне Алистера, и пожалела, что не увидела его перед тем, как он ушел. С некоторых пор она стала с нетерпением ждать его улыбки и проявлений его заботы – о ней никто и никогда так не заботился. Еще какое-то время Ирен полежала, раздумывая надо всем этим и задаваясь вопросом, почему ее первым импульсом было сопротивляться его участию. Ей вдруг вспомнились слова, которые мать кричала во время одной из многих перебранок, начавшихся, когда их с Фином вывели на чистую воду. «Зачем ты стремишься навредить себе, Ирен? Так было всегда. С тех самых пор, как тебе исполнилось пять лет и ты искромсала ножницами собственные волосы». Ни тогда, ни потом Ирен не удавалось объяснить, что причина крылась в том, что она никогда не нравилась себе самой. Но ей не хотелось сопротивляться Алистеру. Ирен решила никогда больше не делать этого.