Потаённые страницы истории западной философии

Язык в понимании В. Гумбольдта есть не только средство общения; языку принадлежит выдающаяся, с гносеологической точки зрения, роль: служить «априорными формами мышления и чувственного созерцания». «Рассматривать язык не как средство общения, а как цель в самом себе, как орудие мыслей и чувств народа есть основа подлинного языкового исследования, от которого любое другое изучение языка, как бы основательно оно ни было, в сущности своей только уводит» [Гумбольдт, 1985, с. 377]. Конкретизацией этого принципа применительно к методологии диссертации Д.Н. Овсянико-Куликовского можно считать и такое высказывание В. Гумбольдта: «Если мы хотим достичь ясности в наивысшей и в наиважнейшей точке языкознания, то нельзя обойти вниманием вопрос о том, обладают ли языки какой-либо формой духовного воздействия, познаваема ли эта форма и какими способами ее следует изучать» [Гумбольдт, 1985, с. 372].

При подготовке к защите своей диссертации Д.Н. Овсянико-Куликовский вполне определился во всех методологических вопросах, поставленных Гумбольдтом. Выбрав для своего анализа поэтические тексты гимнов Риг-Веды, ученый занялся реконструкцией древних культовых ритуалов методом этимологического анализа мифов. Первоначально рабочая гипотеза о том, что пение гимнов возбуждает психику человека, а пение гимнов в сочетании с действием опьяняющих напитков возбуждает ее экстатическим образом, не отличалась глубиной. Однако, обращение к содержательной части гимнов Риг-Веды поставило вопрос по-новому. Оказалось, что опьяняющий напиток сома есть, одновременно, божество Soma, причем божество Экстаза. Сома как божество экстаза тесно связано с Агни, божеством огня, причем огонь, наркотический напиток и экстаз являются реальными частями одного, вполне реального, ритуала. В этом ритуале экстаз становится самоцелью, а наркотические вещества и огонь играют в нем роль технических средств. То есть за мифологией гимнов скрывается вполне реальный экстатический культ. Но культ есть практическая деятельность человека, направленная на изменение исходного психического состояния. В экстатическом культе исходное психическое состояние меняется на экстатическое. Что, в таком случае, значит для человека его экстатическое состояние, экстаз? Но это уже общефилософский вопрос, выходящий за рамки не только филологического анализа текста, но и за рамки культурологии и психологии. Такова примерная предыстория постановки вопроса об экстазе в концепции Д.Н. Овсянико-Куликовского.

Результаты своих исследований Д.Н. Овсянико-Куликовский представил в своей диссертации двояким образом: методом индукции, восходя от этимологии санскритских слов к общим культурологическим выводам, и методом дедукции. «Значение и роль экстаза на ранних ступенях культуры может быть приблизительно постигнуты дедуктивным путем,… отправляясь от роли экстаза в настоящее время мы можем воспроизвести… роль экстаза в древности… индуктивные положения мы извлечем из… свидетельств памятников древности… Риг-Веды и… данных языка» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 55]. Диссертация была опубликована в Одессе в 1883 году крохотным тиражом, так что даже русской общественности она осталась неизвестной. Примечательно, что Вяч.Иванов, знаменитый теоретик русского символизма, тоже филолог-классик по образованию, не знал о диссертации Овсянико-Куликовского, хотя в 1923 году в Баку защищал докторскую диссертацию о «прадионисийстве». Поскольку диссертационную работу Д.Н. Овсянико-Куликовского разыскать практически невозможно, я возьму на себя труд эксплицировать основные идеи антропогенетической теории экстаза из санскритских изысканий диссертанта.

Общую посылку всех дедуктивных построений Д.Н. Овсянико-Куликовского можно видеть в следующем рассуждении. «В ряду психических факторов, совокупность которых образует психическую сущность общественности, не маловажную роль играют явления экстаза, с которыми связаны целые стороны человеческой жизни и культуры. История танцев, история пения, музыки и поэзии, многие стороны религиозной жизни человечества, наконец, совокупность явлений, связанных с потреблением опьяняющих напитков и наркотических средств, громадное значение которых – отрицательное или положительное, – не подлежит сомнению, – все это вместе взятое сводится в своей психологической основе к истории культурно-психического фактора, называемого экстазом… Язык классифицируется вместе с теми культурными психическими функциями, которые называются искусством, и прежде всего с музыкой и поэзией. Раз этот факт сродства языка с искусством… установлен, сама собою представляется мысль, что в природе языка должны таиться психические элементы экстаза» [Овсянико-Куликовский, 1883, с. 4–5].

Для представления об индуктивном методе разработки концепции экстаза в трудах Д.Н. Овсянико-Куликовского обратимся к некоторым из его филологических изысканий.