Потаённые страницы истории западной философии

После защиты докторской диссертации Дмитрий Николаевич никогда более не возвращался к своей уникальной концепции экстаза, развитой в магистерских диссертациях. Не возвращался даже тогда, когда в своем литературоведческом творчестве, в работах по психологии искусства он объективно попадал в тему экстаза. Например, он избегал и недолюбливал творчество Ф.М. Достоевского, по поводу которого у Н.А. Бердяева есть очень интересное замечание: «Один только Достоевский не боялся, что в экстазе и беспредельности исчезнет человек» [О Достоевском, 1990, с. 233] . Тексты диссертаций с темой экстаза были опубликованы крохотными тиражами, и почти все брошюры остались нечитаемыми. Сохранилось, насколько мне известно, всего два экземпляра в научных библиотеках: один в Москве, другой в Санкт-Петербурге. Поскольку тексты малодоступны для большинства читателей, я постараюсь цитатами восполнить этот пробел.

Биография Дмитрия Николаевича Овсянико-Куликовского хорошо известна. Он родился 23-го января (4-го февраля) 1853 года в местечке Каховка Таврической губернии в семье предводителя дворянства. Обучение в Симферопольской классической гимназии сформировало интерес к древним языкам: греческому и латыни. В семнадцать лет юноша поступил учиться на историко-филологический факультет Петербургского университета. Однако, северный климат столицы не пошел на пользу, и Овсянико-Куликовский перевелся в Одессу, в Новороссийский университет. Годы с 1877-го по 1882 год провел за границей (Женева, Париж). По возвращении из-за границы представил в Московском университете первую диссертацию, в которой уже фигурировала тема экстаза.

Выбор темы диссертации не был случайным. В своих «Воспоминаниях», изданных посмертно его женой, Овсянико-Куликовский так отзывался о своих юношеских увлечениях: «…И я уверовал в Науку вообще, в социологию в частности. «Социология», не для меня одного в ту эпоху, было слово особенное, – одно из тех, от которых воспламеняются молодые души» [Овсянико-Куликовский, 1923, с. 23]. Среди писателей-социологов упоминаются О. Конт, Г. Спенсер, Н.К. Михайловский, Эд. Тайлор, Л. Леви-Брюль. «И вот однажды, – продолжает воспоминания старый профессор, – меня вдруг «осенило»: залог лучшего будущего скрывается в самом народе… Признаки же народной самодеятельности я усматривал исключительно в расколе и сектантстве» [Овсянико-Куликовский, 1923, с. 27]. В настоящее время, вероятно, трудно определиться в том, какое именно сектантство имел в виду автор, но, судя по ходу исследовательской программы, не обошлось и без влияния хлыстовства, секты «шалопутов», как называли хлыстов в Малоросссии. Сектантские «радения» хлыстов и скопцов отличались подчеркнутой экстатичностью культа, что само по себе могло бы привлечь внимание молодого ученого, впрочем, это не более чем предположение.

Пытаясь проникнуть в глубину религиозного переживания, Овсянико-Куликовский начинает обращаться к наиболее древним текстам религиозного содержания. Свой окончательный выбор он останавливает на гимнах Риг-Веды, усматривая в них некоторые «анормальности» религиозного сознания, которые в скрытом виде усматривались им и в религиозности сектантов. «Мне смутно мерещилась идея, – писал он в своих «Воспоминаниях», – которая стала потом вполне определенной и ясной, – что именно здесь, как в нормальных, так и в особенности в анормальных явлениях духа (выделено мною – В.К.), скрывается ключ к загадке всемирно-исторической эволюции человечества вообще, ее начальных фазисов в частности» [Овсянико-Куликовский, 1923, с. 35]. «…Одной из стойких черт моего внутреннего мира за последние двадцать лет, – признавался Овсянико-Куликовский, – является потребность уяснить себе природу и смысл анормальных явлений в человеческой жизни, индивидуальной и коллективной, обыденной и исторической. Моя жизнь неудержимо тянется ко всему болезненному, психопатическому, безумному и преступному» [Овсянико-Куликовский, 1923, с. 7]. Эти признания относятся к тому периоду в творчестве ученого, когда он отошел от своей концепции экстаза и пытался реализовать свои научные интересы на пути академической науки, в частности, медицины. Описывая уже поздний период своего научного творчества, Д.Н. Овсянико-Куликовский писал: «Меня потянуло к медицинским книгам. И как раньше я «завидовал» математикам, астрономам, естествоиспытателям, так теперь я стал «завидовать» медикам и, в частности, психиатрам…Зачастую всплывал в воображении незабвенный образ Н.И. Пирогова, усердным читателем и горячим почитателем которого я был издавна…Несколько позже, принявшись вплотную за чтение психиатрических книг, я преисполнился вящего пиетета к типу врача-невропатолога и психиатра… Я лелеял образ великого Пинеля. Читая Мореля, Моро-де-Тур, Легранд-дю-Соль, Грезингера, Крафт-Эбинга, Ломброзо, Жанэ, Корсакова и других, я был под обаянием самой личности каждого из них» [Овсянико-Куликовский, 1923, с. 47–48].