Трактат Аристотеля “Категории”: слово и знак
В конце жизни польский логик Ян Лукасевич (1878–1956) издал удивительный труд «Аристотелевская силлогистика с точки зрения современной формальной логики». Вникая в греческие подлинники логических сочинений Аристотеля, Я. Лукасевич обнаружил то, что оставалось незамеченным более двух тысяч лет. У Аристотеля форма суждения не та, к которой все привыкли по типу «все люди есть смертные», (
Отличие уже в том, что предикат суждения стоит на первом месте, а субъект на втором. Но такая последовательность не соответствует предложению: люди так обычно не говорят. При аристотелевской форме суждения выпадает связка «есть» – её просто некуда вставить. Аристотель особо оговаривает, что его интересует «сказываемое» одного о другом исключительно в форме утверждения («сказывается») или отрицания («не сказывается»). Наконец, возникает вопрос: кем или чем «сказывается», на каком языке? Но «сказывается» – оборот безличный, и Аристотель его
Я. Лукасевич не придал особого значения своему открытию: с точки зрения логики, место субъекта и предиката в суждении действительно не имеет значения; от их перемены местами логически ничего не меняется. Дескать, Аристотель предпочёл такую последовательность, его авторское право.
Интересно, что видный специалист по истории логики П.С. Попов в предисловии к русскому изданию книги Я. Лукасевича обошёл вниманием конструкцию «Б сказывается об А», при этом признавая, что «результаты наблюдений Лукасевича над логической мыслью Аристотеля оказались исключительно плодотворными» [Лукасевич, 1959, с. 6]. Точно так же поступил А.О. Маковельский в своей «Истории логики». Посвящая самую большую главу Аристотелю, Маковельский лишь однажды и мимоходом упомянул Лукасевича, причем явно обходя его заслуги относительно аристотелевских исследований: «Я. Лукасевич, – писал он, – заслугой которого является изучение и дальнейшая разработка галеновского учения о сложных силлогизмах…» [Маковельский, 1967, с. 215]. Довольно странная оценка заслуг Лукасевича: аристотелевсая конструкция суждения в форме «Б сказывается об А» автора «Истории логики» совершенно не заинтересовала. Десятилетие спустя вышла монография Р.К. Луканина «Органон Аристотеля», и картина повторилась: такое же безразличие к аристотелеведческим работам Лукасевича, такое же безразличие к странному «сказывается». Дескать, ничего удивительного: «…всякое суждение имплицитно всегда содержит в себе слова «есть» и «не есть», даже если они особо не выражены» [Луканин, 1984, с. 69]. Это действительно так в формальной логике, где суждение априори трёхчленно: субъект, предикат и связка. Но у Аристотеля суждение благодаря безличному «сказывается» двучленно: связка «есть» принципиально отсутствует.
Между тем, за аристотелевским суждением в форме «Б сказывается об А» скрывается не случайная фигура речи, а метод, причем, не только метод рассуждений, но и метод миропонимания. На поверхности лежит уже тот факт, что отсутствие связки «есть» отсекает разные формы софизмов. Понятно, что по большому счёту А не есть Б, даже со всеми оговорками. Г. Гегель добавит, что А не есть А, чем вызовет шок у математика К. Гаусса, но восторг у революционера Ф. Энгельса. Суждение в форме «S есть P» появляется только у стоиков при пересказе Аристотеля и сводится исключительно к объемным отношениям понятий.
У Аристотеля «сказывается» не относится к понятиям. И это он фактически оговаривает тем, что рассматривает «сказывается» как эквивалент «присуще» (и «не присуще»). При речевых оборотах возникают крайне неуклюжие конструкции, тем не менее, это не смущает Аристотеля. В его примере: «живое существо сказывается о птицах», – высказывание для слуха ещё терпимо, но сказать «быть живым существом присуще всем птицам» звучит надуманно. Дело в том, что у выражений «сказывается» и «присуще» есть как бы «общий знаменатель» в форме «утверждается» (или «отрицается»). В предыдущем примере: «живые существа – вот что утверждается о всех птицах».