Читаем Потаённые страницы истории западной философии полностью

Трактат Аристотеля “Категории”: слово и знак

«…природа и слово могут перекрещиваться до бесконечности, как бы образуя для умеющего читать великий и единый текст»

Мишель Фуко

В конце жизни польский логик Ян Лукасевич (1878–1956) издал удивительный труд «Аристотелевская силлогистика с точки зрения современной формальной логики». Вникая в греческие подлинники логических сочинений Аристотеля, Я. Лукасевич обнаружил то, что оставалось незамеченным более двух тысяч лет. У Аристотеля форма суждения не та, к которой все привыкли по типу «все люди есть смертные», (А есть Б) а иная: «смертные – сказывается о всех людях» (Б сказывается о всех А).

Отличие уже в том, что предикат суждения стоит на первом месте, а субъект на втором. Но такая последовательность не соответствует предложению: люди так обычно не говорят. При аристотелевской форме суждения выпадает связка «есть» – её просто некуда вставить. Аристотель особо оговаривает, что его интересует «сказываемое» одного о другом исключительно в форме утверждения («сказывается») или отрицания («не сказывается»). Наконец, возникает вопрос: кем или чем «сказывается», на каком языке? Но «сказывается» – оборот безличный, и Аристотель его никогда не поясняет. Получается так, будто «сказывается» само собой, независимо от того, проговаривается ли это или нет. Но что значит «сказывается само собой»? Лингвисты отказываются так понимать язык.

Я. Лукасевич не придал особого значения своему открытию: с точки зрения логики, место субъекта и предиката в суждении действительно не имеет значения; от их перемены местами логически ничего не меняется. Дескать, Аристотель предпочёл такую последовательность, его авторское право.

Интересно, что видный специалист по истории логики П.С. Попов в предисловии к русскому изданию книги Я. Лукасевича обошёл вниманием конструкцию «Б сказывается об А», при этом признавая, что «результаты наблюдений Лукасевича над логической мыслью Аристотеля оказались исключительно плодотворными» [Лукасевич, 1959, с. 6]. Точно так же поступил А.О. Маковельский в своей «Истории логики». Посвящая самую большую главу Аристотелю, Маковельский лишь однажды и мимоходом упомянул Лукасевича, причем явно обходя его заслуги относительно аристотелевских исследований: «Я. Лукасевич, – писал он, – заслугой которого является изучение и дальнейшая разработка галеновского учения о сложных силлогизмах…» [Маковельский, 1967, с. 215]. Довольно странная оценка заслуг Лукасевича: аристотелевсая конструкция суждения в форме «Б сказывается об А» автора «Истории логики» совершенно не заинтересовала. Десятилетие спустя вышла монография Р.К. Луканина «Органон Аристотеля», и картина повторилась: такое же безразличие к аристотелеведческим работам Лукасевича, такое же безразличие к странному «сказывается». Дескать, ничего удивительного: «…всякое суждение имплицитно всегда содержит в себе слова «есть» и «не есть», даже если они особо не выражены» [Луканин, 1984, с. 69]. Это действительно так в формальной логике, где суждение априори трёхчленно: субъект, предикат и связка. Но у Аристотеля суждение благодаря безличному «сказывается» двучленно: связка «есть» принципиально отсутствует.

Между тем, за аристотелевским суждением в форме «Б сказывается об А» скрывается не случайная фигура речи, а метод, причем, не только метод рассуждений, но и метод миропонимания. На поверхности лежит уже тот факт, что отсутствие связки «есть» отсекает разные формы софизмов. Понятно, что по большому счёту А не есть Б, даже со всеми оговорками. Г. Гегель добавит, что А не есть А, чем вызовет шок у математика К. Гаусса, но восторг у революционера Ф. Энгельса. Суждение в форме «S есть P» появляется только у стоиков при пересказе Аристотеля и сводится исключительно к объемным отношениям понятий.

У Аристотеля «сказывается» не относится к понятиям. И это он фактически оговаривает тем, что рассматривает «сказывается» как эквивалент «присуще» (и «не присуще»). При речевых оборотах возникают крайне неуклюжие конструкции, тем не менее, это не смущает Аристотеля. В его примере: «живое существо сказывается о птицах», – высказывание для слуха ещё терпимо, но сказать «быть живым существом присуще всем птицам» звучит надуманно. Дело в том, что у выражений «сказывается» и «присуще» есть как бы «общий знаменатель» в форме «утверждается» (или «отрицается»). В предыдущем примере: «живые существа – вот что утверждается о всех птицах».

Перейти на страницу:

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука