Потаенный дворец

– Джанни обещал принести сегодня. Он такой же, какие носят хостес?

– Почти такой. Их значки завизированы мальтийской полицией и имеют регистрационный номер. Официально хостес должны быть старше двадцати одного года.

– Некоторые выглядят куда моложе.

Томми-О хмыкнул:

– Этим придется где-то отсиживаться, когда полиция устроит проверку.

– Им хорошо платят?

– Всякий раз, когда раскачают клиента на выпивку, они получают ланду. Ланда – это что-то вроде жетончика. У них это здорово получается.

– Значит, они… – Рива наклонила голову, – ложатся с мужчинами?

– Не здесь, дорогая.

– На Мальте есть бордели?

Томми-О поморщился и, как ей показалось, даже вздрогнул.

– Официально они запрещены. Правда, в некоторых барах наверху есть закутки для таких дел. Раньше девиц проверяли на предмет венерических заболеваний. Вроде бы каждую неделю.

– А теперь перестали проверять?

– Да, голубка. В заведения регулярно наведываются военно-морской береговой патруль и военная полиция, но их больше волнуют пьяные ссоры и драки, чем девицы.

– И кто за ними присматривает? В смысле, за хостес и девушками из бара.

– Дело темное. Здесь, в клубе, – Джанни. Но он мелкая сошка.

В этот момент Рива увидела Джанни, который вел совсем молоденькую светловолосую девушку с кукольным лицом и заостренным подбородком. Ей вряд ли исполнилось шестнадцать.

– Посмотри на нее, – шепнула Рива.

С ними был еще один мужчина. Его волосы были тронуты сединой. Он шел, опираясь на трость и глядя вбок. Но, даже не видя его лица, Рива чувствовала, что где-то уже встречалась с этим мужчиной.

– Кажется, эта девушка поселилась в вашем доме, – сказал Томми-О.

– Да, я слышала про новенькую… А ты знаешь, кто этот мужчина?

– Знаю, но лучше бы мне не знать. – Томми-О привлек Риву к себе и поцеловал в нос. – Прости, дорогая подруга, мне надо идти. Следующий номер – мой. Как бы ни было приятно обсуждать с тобой все особенности здешней проституции, надо быстро переодеться, пока туземцы не оборзели. Кстати, туземцами я называю не только мальтийцев.

Рива засмеялась его шутке. Томми-О встал и, уверенно ступая на высоких каблуках, неспешно отправился переодеваться. Вскоре он исчез за толпой танцующих. Недолгий разговор с Томми-О благотворно подействовал на нее, добавив оптимизма. Дурное настроение рассеялось. Все будет в лучшем виде, и вскоре Бобби обязательно появится.

Длинный узкий зал наполнялся зрителями. Из-за зеркальных стен всегда казалось, что их втрое больше. Оркестр заиграл веселую, энергичную мелодию, тут же потонувшую в мужских выкриках. В основном кричали изрядно выпившие матросы, обнимавшие густо размалеванных девиц. Вскоре, разогретые музыкой и похотью, они удалятся вместе с этими красотками. В парижском «Баре Джонни» хотя бы не было закутков на втором этаже. Рива вспомнила, как оттирала ярко-красную губную помаду и румяна, а потом разгневанный отец забрал ее из полицейского участка. Эти события казались ей очень давними. Воздух в зале становился все отвратительнее. Рива выдохнула и подумала об отце. Как-то он сейчас? Разразился скандал или родители сумели все замять? Этого, наверное, она никогда не узнает. Может, написать Клодетте? Рассказать сестре, что с ней все в порядке? Можно ведь и не сообщать своего адреса. Эх, поговорить бы с Клодеттой! Но это невозможно. От мыслей о сестре у Ривы защемило в груди. Ей так хотелось узнать о жизни сестры и трех своих племянниц: Элен, Элизы и маленькой Флоранс.

Глава 20

ФЛОРАНС

Девоншир, зима

Флоранс смотрела в окно, покусывая ручку. Письмо Элен и сейчас продолжало занимать ее мысли. Ей не верилось, что Сюзанну, эту смелую женщину, годами помогавшую партизанам, могли убить как коллаборантку. Думая о Сюзанне, Анри, сестрах, состоянии неопределенности, охватившей Францию, Флоранс все чаще возвращалась к своим воспоминаниям о жизни в условиях оккупации. И к тому страшному дню, который она хотела забыть навсегда.

Встряхнув ручку, Флоранс склонилась над записной книжкой и вывела первые слова. Это был дневник, который она начала вести после самого ужасного дня в ее жизни. Джек тогда ей помог. Унес из кухни, где валялись тела двух насильников, застреленных Элизой.

Джек видел ее, скрючившуюся на кухонном столе, полуголую, израненную. Он это видел. Флоранс обдало волной стыда. Он унес ее с кухни, ставшей местом надругательства. Могло ли то жалкое, унизительное, неприглядное состояние, в каком она оказалась, повлиять на его нынешнее отношение к ней? Воспоминания о страшном дне заставили Флоранс вздрогнуть… Это чувство испачканности снаружи и внутри. Она не могла говорить и хотела только одного: забыть, что ее изнасиловали. Дневник стал для нее единственным выходом, единственным способом оказаться один на один со стыдом, гневом и чувством вины. Умом она понимала: ее вины в случившемся нет, а чувство вины не желало уходить.