Потанцуй со мной (СИ)

Меня дико раздражает еще и то, что Маршал — любимый певец моего папы, а значит не стоит говорить о том, что Мистер Костюм уже давно не мальчик и примерно того же возраста, что и мои родители.

Я упорно не собираюсь высчитывать разницу нашего возраста, поэтому я просто хочу выключить этот долбанный привет из конца 90-х.

Всё потому, что я категорично не собираюсь воспринимать Романова Константина Николаевича, как взрослого мужика, пожалевшего маленькую девочку, какой, по всей видимости, он меня и считает.

Я — не маленькая девочка, мне 20.

А он — не старик, он мужчина, с которым безопасно и опасно одновременно.

Меня пугают и настораживают слишком частые в последнее время наши пересечения. В то, что это нелепая случайность, я отказываюсь верить.

Москва — не тот город, в котором выйдя за хлебом ты встретишь всех, начиная от своей первой учительницы, до бывшего одногруппника, с которым лет сто назад сидели на одном горшке в детском саду.

Волнует меня еще и то, что я осознанно играю со своей жизнью в рулетку.

Какова вероятность, что в этот раз он меня не изнасилует и не выбросит в канаву?

Но я послушно сажусь в его тачку и еду, черт знает куда.

Так же послушно я выполняю все его приказы, хотя не чувствую какого-то давления или гипнотического внушения.

Просто я поняла, что мне нравится, как и когда он приказывает.

Это не грубость и не самоутверждение, например, как угрозы Матвея, когда хочется сопротивляться и отстаивать свое гордое я.

С Ним я хочу подчиняться.

Потому что он — мужчина, рядом с которым ты можешь быть слабой.

Его толстовка сидит на мне как спортивное плотное платье, и я кутаюсь в нее, зарываясь носом. Вдыхаю терпкий аромат мужского тела, на мгновение прикрывая глаза. Я не могу его описать при всей гамме возникших эмоций. Это что-то граничащее между запахом солидного, состоявшегося мужчины, и его настоящего естества.

Мне нравился запах Матвея, правильно даже будет сказать, запах его парфюма. А эта толстовка пахнет телом. Крепким мужским телом, адским тестостероном и властью.

Рассматриваю его профиль, не скрываясь.

Сегодня на его лице появилась щетина, и она до умопомрачения ему идет, хоть и делает старше. Волевой подбородок подпирает правая рука, опираясь на подлокотник, а левая расслаблено управляет машиной.

Мы едем плавно, соблюдая скоростной режим и все дорожные знаки. И меня в другой раз бы это взбесило, но не сегодня, когда с ним не хочется никуда спешить.

От моего состояния униженной и оскорблённой ничего не осталось, кроме саднящей щеки и мелких мурашек, периодически пробегающих по моему телу.

Но сейчас, когда я смотрю на этот светлый джемпер, напоминающий кольчугу, и широкие плечи, я не уверенна, что мурашит меня от озноба.

Он везет меня домой, я знаю подспудно.

Это как раз то, о чем я говорила.

Я его опасаюсь, но рядом с ним безопасно.

Он не разговорчив и всё время молчит, а я хочу, чтобы он узнал мое имя.

Для чего?

— Меня Юля зовут, — пусть знает, кого спасает уже во второй раз.

— Согрелась?

Не интересно.

Ему не интересно мое имя.

Я для него дочка какого-нибудь знакомого, которую он втайне от папки снова вытаскивает из дерьма.

Не больше.

Меня несказанно это задевает, и запускает в моей крови волну негодования.

— Как так получилось, что я снова нахожусь в вашей машине? — молчать я не могу, в морге успеется.

— Я — не маньяк. И за тобой не слежу, — поворачивается ко мне и с легкомысленной улыбкой изгибает брови.

— Но именно так я и считаю, — разворачиваюсь к нему всем корпусом, случайно задевая рычаг переключения скоростей.

От него не укрывается сея неосторожность, и он бросает на меня укоризненный взгляд отца.

— Я знаю, — опускает правую руку и кладет поверх селектора, защищая от раздолбайки-меня.

И всё.

Он снова молчит, когда у меня просто полыхает в груди.

Я одна это чувствую?

Почему так жарко?

— Можно печку убавить? — бурчу обиженной девочкой. — И музыку выключить. — Да, вредничаю, но сколько можно слушать одно и то же?

Пусть считает меня истеричкой малолетней. Просто не нужно вести себя, как равнодушная задница.

Мистер Костюм усмехается и выполняет ровно то, что я попросила.

Хотя, скорее велела.

Рассматриваю уличные билборды и огромные светодиодные экраны.

Тишина давит.

Я так не могу.

Долго молчать не могу.

— Почему вы меня постоянно спасаете? Поверили в себя, что герой? Думаете там, — указываю пальцем наверх, — вам воздастся? Ну, типа каждому по заслугам и всё такое, — выжидательно смотрю на Костюма.

Не поворачивая головы, слышу, как вздыхает.

Я его утомила? Так я еще не начинала даже.

И подвозить меня не просила.

Решив, что ответа, как обычно, я не дождусь, вдруг замираю под глубоким мужским баритоном:

— За мной столько грехов водится, что на место в раю не рассчитываю.

Очевидно, что эта информация меня должна насторожить. Возможно, конкретно сейчас, Сурикова, он признается тебе, что лишил жизней не малое количество людей, а ты сидишь тут, млеешь от его голоса и широких плеч.

— Вы всё-таки маньяк? — кажется, прозвучало как будто с надеждой.