Потемкин

Утром свита императрицы была предоставлена самой себе. В полдень на царской галере стреляла пушка и в столовой императрицы собирались гости, иногда всего десять человек. В 6 часов вечера начинался ужин у императрицы. В 9 часов Екатерина удалялась, и все отправлялись к князю Потемкину. Несмотря на беспрецедентную пышность, обстановка в плавучих апартаментах была вполне интимной. Однажды вечером Мамонов, которому наскучил его распорядок дня, попросил Нассау и нескольких других остаться на партию в вист. Как только они начали игру в гостиной Екатерины, она вышла из будуара, с распущенными волосами и с ночным чепчиком в руке, в пеньюаре персикового цвета с голубыми лентами. Императрица выразила надежду, что не помешает их игре, извинилась за «дезабилье» и непринужденно беседовала до 10 часов вечера. Игра продолжалась до половины второго.

Принц де Линь, удивлявший Сегюра живостью своего воображения и юношеским умом, рано утром будил его стуком в тонкую перегородку и «читал экспромты в стихах и песенки, только что им сочиненные. Немного погодя его лакей приносил [...] письмо в 4 и 6 страниц, где остроумие, шутка, политика, любовь, военные анекдоты и эпиграммы мешались самым оригинальным образом». Ничто не могло быть удивительнее этой переписки, «которую вели между собою австрийский генерал и французский посланник, лежа стена об стену в галере, недалеко от повелительницы Севера, на волнах Борисфена, в земле казаков и на пути в страны татарские!» — вспоминал Сегюр. Зрелище, разворачивавшееся перед именитыми путешественниками, отражало таланты его импресарио: «Стихии, весна, природа и искусство, казалось, соединились для торжества этого могучего любимца».^[716] 

Через три дня после выхода флотилии из Киева король Польши Станислав Август прибыл в Канев, чтобы приветствовать императрицу с польского берега. В последний раз они встречались, когда он был молодым мечтателем, а она — несчастной женой взбалмошного принца. Женщину, которую он никогда не переставал любить, Понятовский не видел двадцать восемь лет и, быть может, лелеял мечты о возобновлении союза. «Вам нетрудно вообразить, — писал он Потемкину в феврале 1787 года, — с каким волнением я ожидаю этого счастливого момента».^[717]

Станислав Август оставался красивым, чувствительным и тонким человеком. Потемкин и Станислав Август имели общие вкусы в музыке, архитектуре и литературе, но король не мог позволить себе доверять князю. Жизнь Станислава Августа состояла из ряда унижений. В политическом смысле он занимал самую слабую позицию, какую можно вообразить; в личном — он был не соперник политику масштаба Потемкина. Политические устремления короля раздражали Екатерину, а его личная искренность была для нее почти невыносима.

Настоящим поводом для встречи была, конечно, не любовная ностальгия, а надежда Понятовского на возрождение Польши. Усугубляющийся хаос, упрямая гордость дворянства и сложный лабиринт проблем делали Речь Посполитую политической загадкой для любившей порядок Екатерины, но были очень на руку ловкому Потемкину. План антитурецкого союза, о котором он договорился с королем, мог предотвратить гибель Польши.

В Каневе флотилия встала на якорь. В 11 часов 25 апреля Безбородко и гофмаршал князь Барятинский отправились навстречу королю на шлюпке. «Господа, король польский поручил мне представить вам графа Понятовского», — сказал Станислав Август (польские монархи не имели права покидать территорию страны). Когда Станислав Август вступил на галеру императрицы, Сегюр и другие придворные окружили его, «желая заметить первые впечатления и слышать первые слова двух державных особ, которые находились в положении, далеко не сходном с тем, в каком встречались когда-то, соединенные любовью, разлученные ревностью и преследуемые ненавистью». Однако ожидания свиты не оправдались: после весьма холодного обмена приветствиями король и императрица удалились в кабинет. Когда они появились через полчаса, «черты императрицы выражали какое-то необыкновенное беспокойство и принужденность, а в глазах короля виднелся отпечатое грусти, которую не скрыла его принужденная улыбка». «Мы не виделись тридцать лет, — писала позднее Екатерина, — и вы можете вообразить, что нашли друг друга несколько переменившимися».^[718]

После обеда произошла трогательная сцена. Взяв из рук пажа перчатки и веер императрицы, король протянул их ей, но никак не мог найти свою шляпу. Екатерина велела принести шляпу и подала ее королю. «Покрыть мою голову дважды, — сказал он, намекая на свою корону. — Вы слишком добры, мадам!» Отдохнув, Станислав Август перешел на плавучую резиденцию Потемкина. Светлейший попытался примирить его с Браницким, но тот держал себя так дерзко, что Станислав Август вышел из каюты. Потемкин бросился за ним с извинениями, императрица и князь сделали БраницкрмУ выговор — но он, разумеется, остался в их свите.