Потерян в море

— После возрождения. Что-то изменилось?

— Нет, капитан.

Опустив глаза вниз и разглядывая босые ноги, покрытые царапинами и грязью, юнга вспоминал прошедшие недели. Он был таким же, как и прежде. Тот же аппетит, та же энергия или усталость. Он даже успел забыть о такой мелочи, как возрождение.

“Его границы стали тоньше”.

Отверженный продолжал смотреть на мир глазами Грахго, а потому беззастенчиво слушал и разговор.

— Что? — Мужчина нахмурился.

Малёк вскинул голову, не поняв, к кому обращается капитан. А быть может тихий вопрос ему и вовсе послышался.

“Посмотри моими глазами”.

После случая с Каттальттой капитан больше не прибегал к таким уловкам. Ему было стыдно признать, но переплетение нитей заставляли его сердце сжиматься от страха. Власть и сила, которую он мог получить, разобравшись как следует, манили. Но почему-то Грахго воспринимал эту тягу, как песнь сирен. Завораживающая и пленяющая мелодия, что неизменно ведет к гибели.

“Грахго! Когда ты успел стать трусом?!”

Голос фрегата был полон удивления, насмешки и недовольства. Ведь это был его капитан, который обладал самым лучшим кораблем на свете. С таким другом нельзя поддаваться страху.

— Вот черт, — Фанатик остановился, повернувшись к юнге.

— Капитан? — Тот был в растерянности, хоть и сообразил, что, скорее всего, дело в Отверженном.

— Помолчи.

Грахго прикрыл глаза, сосредотачиваясь и перебарывая трепет в груди. Он сделал пару глубоких вздохов. Представил бескрайнее море, слабый бриз, огромную черепаху, видимую на поверхности воды, и теплое дерево штурвала. Ощутив спокойствие, капитан открыл глаза. Стоящий перед ним Малёк предстал нежной, испускающей слабое, но равномерное сияние, жемчужиной. Внутри свет был ярче, но чем дальше он отходил, тем слабее становился. Кажется, именно так должна выглядеть душа. От нее исходила едва заметная нить, переливающаяся бордовым и тянущаяся до капитана и проклятого корабля. Когда юнга двигался, сияние смещалось вместе с ним, но не выходило за границы фигуры, которые практически исчезли.

Это открытие оказалось для Фанатика сомнительным. Он перевел взгляд на окружающих его людей и пораженно замер. Тусклые и яркие, практически черные и неопределенно серые, запутанные в чужой паутине или кристально чистые, покрытые пятнами и наростами или же напоминающие свечу — перед капитаном предстали души жителей Гар-Нуэра, воскресив в памяти остров Каттальтты. Единственное отличие: сквозь них нельзя было что-то разглядеть, а границы, служившие “оболочкой”, являлись четкими и хорошо заметными. Кто-то случайно толкнул Фанатика в плечо и поспешил извиниться, но тот даже не заметил этого.

Влекомый любопытством, капитан перевел взгляд сначала на свои руки, а после и на тело. Красные нити, так хорошо выдимые среди галактик, сейчас горели особенно ярко, переплетаясь с бордовыми от фрегата и теряясь в черном плотном и пульсирующем, точно сердце, сгустке, полностью заполняющим границы Грахго и изредка вспыхивающим алым. Они напоминали окровавленных опарышей, кишащих в гнилом мясе. И лишь местами, когда нити смещались в сторону, среди черного месива сверкало нечто белое, словно далекие редкие звезды на ночном небе. Во все стороны от Фанатика отходили тонкие паутинки, соединяющие его с командой. Одна из них вела и к юнге.

— Омерзительно, — Грахго презрительно скривился, выплюнув слово с брезгливостью истинного аристократа, увидевшего на своем белоснежном кружевном манжете дождевого червя, а после рассмеялся.

Окружающие их люди оборачивались, привлеченные этим хриплым жутким смехом, в котором сплетались горечь и ирония. Они стремились поскорее миновать юнгу и капитана. Редко кто рискует связаться с безумцем, коим сейчас выглядел Грахго.

“Так выглядит сила. И она прекрасна”.

— Так выглядит чертов грешник, старик, — отсмеявшись, Фанатик провел ладонью по лицу.

Он никогда не тешил себя напрасными надеждами угодить в рай. На его руках было достаточно крови еще до того, как Грахго перешел под черные паруса. То, что моряки сеяли смерть во славу испанской короны, не делало их грехи менее тяжелыми. А уж став пиратом, Фанатик и вовсе потерял счет людям, чья жизнь оборвалась от его клинка. Вот только в душе еще оставалась надежда, что, может быть, капитан не настолько плох? Возможно, внутри еще есть те прекрасные добродетели, о которых говорила мать? Он ведь, черт возьми, мстит за гибель лучшего человека в мире! Так почему же внутри все так отвратительно уродливо?

— Капитан, вы говорите с Отверженным? — Малёк привлек к себе внимание Фанатика, теряясь в переменах его настроения и гадая, стоит ли тому помочь.

— Ну не с девой Марией же, верно? — Вернувшись к своему привычному зрению, Фанатик раздраженно дернул подбородком вправо. — Идем, пройдемся еще немного.