Потерянная

Следующие две пары – кадровый аудит у Странного, поэтому я начинаю изучать материалы по английскому к завтрашней олимпиаде. Все это я знаю, лишь освежаю в памяти. Когда проходит половина последней пары мне становится тошно. Тошно от всего: от безразличия, от Ромы, от чертовой безответной любви, от этой пары, от жизни. Я отпрашиваюсь в туалет, прихватив с собой лезвие. Дамская комната пустует, что мне на руку. Я решаю проверить, почувствую ли я порезы. Снимаю кофту и остаюсь в белой борцовке. От вида безобразных шрамов на руке я морщусь. Я сажусь на пол, возле батареи – уже знакомое мне место – и держу в руках лезвие. На груди болтается муляж, очертания которого очень похоже на настоящее. Только мой медальон блестящий, а подлинник нет, и с какими-то надписями. Резким движением прорезаю кожу, рядом со шрамом. На одну тысячную секунды было неприятно, не более. Кровь сочится, порез неглубокий. Еще один взмах и снова почти ничего не чувствую. Я режу совсем поверхностно, это ничто по сравнению с теми, которые оставили мне шрамы. Тем не менее пару струек крови стекают по ладони. Не хочу больше уродовать руку, поэтому несколько минут просто сижу и смотрю прямо перед собой. Незаметно начинают литься слезы. Я пытаюсь взять себя в руки, но не могу. Как будто прорвало плотину, я рыдаю все больше и не могу остановиться. Почему я плачу? Не знаю. Просто пустота меня поглотила целиком. Шумное непроизвольное всхлипывание пробуждает во мне воспоминания. Когда я научилась плакать беззвучно? Смотря на других, я слышала громкие рыдания, даже вой. А я не издаю почти ни звука, за исключением редких всхлипываний. Еще в школьные годы, когда от моих друзей никого не осталось, я плакала по ночам или днем в своей комнате, чтобы никто не услышал. Мне ужасно стыдно, что я такая слабая, но совладать с организмом не получается. Чтобы отвлечься и успокоиться я судорожно смотрю на руку с отвращением. Потом иду к раковине и отмываю засохшую кровь. Умывания холодной водой не спасают от распухших глаз, но выбора у меня нет. Я надеваю кардиган и возвращаюсь в аудиторию.

Все слишком заняты своими делами, поэтому не замечают моего вида. Выдыхаю с облегчением, хоть в такой момент мне дали отдохнуть.

В общагу мы идем вместе с Катей и оживленно болтаем. Я с охотой поддерживаю разговор, часто смеюсь (сардоническим смехом). Слишком сильно переигрываю, но чувствую, что мне нужно просто поболтать, побыть обычной студенткой.

***

Я смотрю на горсть таблеток, которые недавно купила в аптеке. После двух неудачных попыток повеситься, я решила, что надо сменить способ. В общем-то, мне все равно, как это произойдет, лишь бы быстро и безболезненно. С детства я всегда ненавидела таблетки. Когда нужно было принять лекарство во время болезни, я ждала до последнего, пока не чувствовала себя совсем плохо. Многие часто пьют таблетки от головы, а предпочитаю перетерпеть. Единственным исключением для меня служит обезболивающее во время критических дней. Но ради такого я готова перешагнуть через себя. В конце концов, это нужно только мне. В аптеке не продают сильные успокоительные, поэтому взяла те, что без рецепта. Девчонки уехали на выходные домой – я отлично подготовилась. Субботним вечером никто не помешает моему плану.

Я налила полный стакан воды и села за стол. Проходит минут тридцать, прежде чем я кладу таблетки в рот и запиваю большим количеством воды. Вот и все. Я осматриваю комнату и прислушиваюсь к себе – не жалею ли я? Когда я все продумывала, у меня были мысли, что я захочу повернуть все назад и побегу очищать желудок. Но я сижу лишь с одной вертящейся мыслью в голове: «Я все сделала правильно». Я начинаю ходить по комнате в ожидании. Кажется, мне уже должно становиться плохо…Я должна упасть в обморок и умереть? Черт, скорее бы уже.

Через час моя голова слегка кружится, и еле-еле соображает. Я понимаю, что чертовых успокоительных было мало и единственным эффектом будет ужасное состояние. Я ложусь на кровать и теперь уже думаю, не вызвать ли рвоту. Неприятный процесс не вызывает симпатии, поэтому я включаю кино, хотя и не смотрю его. На утро я просыпаюсь почти как новенькая. Голова еще мутная, но в целом чувствую себя нормально. Доброе утро, я снова жива.

– Лер, говорю, передай мне таблетки, у меня голова раскалывается!

Я вижу раздраженную Настю, которая кивает на тумбочку. Я немного задумалась… точнее вспомнила свой третий раз.

– Держи.

– Спасибо! – Большакова радостно шелестит упаковкой, а меня начинает тошнить.

На часах около шести вечера. Рома еще не писал, хотя, мне кажется, больше и не напишет. Он получил то, что хотел и потерял интерес. Всё так, как и напутствуют бабушки. Ну и плевать.