Потерянная, обретенная

– Бросьте, Катрин. Габриэль не могла ждать, что я женюсь на ней. У нас никогда не было об этом речи. Не стоит говорить о том, чего вы не понимаете.

– И чего же я не понимаю?

– Мы с ней слишком похожи. Мы выскочки, нувориши, homo novus. Вы понимаете латынь?

– Не беспокойтесь. Но я не понимаю, как латынью можно объяснить подлость.

– Это не подлость, мой маленький воин морали. А практический взгляд на жизнь. Я должен был заключить брак, который позволил бы мне войти в круг английского дворянства, несмотря на то что кровь, текущая в моих жилах, вовсе не голубого, а красного цвета. И Габриэль должна поступить точно так же. Нам необходимо плыть вверх, а не тянуть друг друга на дно, сжав в объятиях.

– Но ваша жена… Вы не любите ее? Тогда это дурно.

– Почему не люблю? Она преисполнена всевозможных достоинств. Исключительно благовоспитанная, серьезная, но не без чувства юмора, настоящая английская аристократка. Обожает охоту и долгие прогулки по вересковым пустошам. Кроме того, Диана хороша собой и твердо намерена подарить мне наследника.

Я задохнулась. Мне хотелось рассказать ему все, бросить обвинение в это красивое смеющееся лицо, чтобы он замолчал, потемнел и затосковал, чтобы у него стали такие же потерянные глаза, как у моей матери, когда та смотрела на окровавленные простыни. Но я понимала, что не имею права лезть в их дела. Поэтому я только сказала:

– Все равно это дурно.

Бой засмеялся. Он вдруг оказался очень близко ко мне, слишком близко. Мои руки потянулись к нему, чтобы оттолкнуть, но вдруг заключили его в объятия. Наши губы сблизились.

– Ты такая хорошенькая, когда злишься, – прошептал Бой. Он наклонился и поцеловал меня.

Впервые я почувствовала на своих губах твердые губы мужчины. В его дыхании ощущался аромат яблок. Разумеется, это был не настоящий поцелуй. Он чмокнул меня, как мог бы чмокнуть пятилетнюю племянницу любимой женщины. И тем не менее у меня подогнулись колени.

– Конечно же, ты не скажешь мне, где Габриэль? – спросил он, когда наше преступное объятие разомкнулось.

– Конечно же, нет, сэ-эр. Даже за тысячу поцелуев.

– Мне нравится, как ты называешь меня «сэр». Но, может, все же поторгуемся, маленькая сквалыга?

Глава 14

Мать вернулась с курорта обновленной, помолодевшей, даже юной. Ее кожа светилась, словно она купалась в молоке, глаза сияли мягким светом. Нетрудно было догадаться, что Бой все же настиг беглянку и вернул обратно в плен своих чар. Не желая терять даже самую малую часть клиентуры, она наняла просторное помещение для ателье – там же, на улице Камбон, только десятью домами ниже. Кроме того, Шанель купила автомобиль, о чем давно мечтала, но не могла себе позволить – во время войны механика было не найти, а водить автомобиль самой ей не позволяло все ухудшавшееся зрение. Теперь у нее было все, о чем она мечтала: механик Рауль, подобострастно распахивающий перед ней дверцы автомобиля, чудовищно разросшийся штат ателье, обожающая клиентура. Денег было столько, что она выкупила дома в Довилле и Биаррице. Наконец, у нее была привязанность Боя и моя преданность… Вот только характер ее не улучшился. Она резко вела себя с подчиненными и не старалась придержать язычок, общаясь с равными.

Как ни странно, ее все любили.

Я все же поговорила с ней о Сорбонне. Шанель посмотрела на меня с нежной насмешкой.

– Вот куда ты метишь, мой Вороненок! Но почему ты так робко заговариваешь со мной? У тебя ведь есть чековая книжка? Не думаю, что твое обучение разорит меня, дружок. Мы теперь богаты!

И я поступила в Сорбонну, сдав экзамены с удивившей меня саму легкостью. Теперь я каждое утро отправлялась на лекции, оседлав свой хорошенький новый велосипед. Книги ехали в проволочной корзинке, весело стрекотала трещотка на колесе. Прохожие оглядывались на меня, и я сама себе нравилась – румяная от осеннего холодка, в темно-синем жакете и синей шляпке. Я снова переехала. Квартира на набережной Билль была слишком велика для одной, кроме того, я так и не смогла привыкнуть к ее черно-лаковому и золотому интерьеру. Теперь я жила на склоне холма Святой Женевьевы, в Латинском квартале. Мне там нравилось – я чувствовала себя среди своих. Маленькие кабачки, стихийные рынки по выходным. Хозяйки и кухарки выходили нечесаные, в стоптанных домашних туфлях, требовательно выбирали зелень, овощи, мясо, живую рыбу, отчаянно торговались. Продавцы, привычно занимавшие свое место, бранились с уличными разносчиками, гнали их, ругали товар, чтобы те не переманивали покупателей.

А по утрам пастух, играя на свирели, гнал по булыжной мостовой стадо коз. Студенты и заспанные девицы легкого поведения выбегали с кружками. Пастух доил козу, становясь на колени прямо на мостовую. Собака следила, чтобы козы не отбивались от стада. Девки умилялись, совали козам пучки травы, сорванные между булыжниками, целовали их в кудрявые лбы. Оделив всех сладким парным молоком, пастух шел дальше, а в воздухе оставался запах деревни.