Потерянная, обретенная

Угроза подействовала, Кристиан отпустил меня и даже сделал несколько поспешных шагов в сторону двери. Рассмотрев его на расстоянии, я чуть не расхохоталась, так забавно он выглядел. Растрепанный, с красным лицом, да и штаны его были расстегнуты. Загодя готовился! Хорошо хоть у него хватило духу попрощаться, а то его уход можно было расценить как бегство.

Я была уверена, что он больше никогда не подойдет ко мне, но ошиблась. На другой день Кристиан принес мне свои извинения.

– Ваша красота вскружила мне голову, и я вел себя недостойно.

– Я вас прощаю.

– Все же позвольте я буду считать вас своей невестой.

– Давайте просто будем добрыми друзьями.

Я не хочу вспоминать о нем дурно, все же он скрасил мне то невеселое время. Мы много говорили, он рассказывал о своем детстве, о юности, о войне. Постепенно он перестал смотреть на меня как на будущую жену и начал обращаться словно с мальчишкой, с товарищем по детским играм. Это было куда лучше вымученных объяснений в любви. Может быть, я в конце концов и вышла бы за него замуж, но судьба рассудила иначе…

Это случилось в декабре, накануне рождественских торжеств. В тот день я была на вскрытии. Я не боюсь мертвецов и вполне равнодушна к посмертным тайнам человеческого тела, но все равно очень устала от пронизывающего холода прозекторской, ледяной стали инструмента, зябкой близости смерти. Еле добравшись до дома, я мечтала лишь о горячей ванне. Но для этого нужно было предпринимать какие-то усилия, а сил совсем не осталось. Я легла и пригрелась. И вдруг подумала, что мне следовало позвать к себе Кристиана. Я чувствовала себя такой одинокой! Мне нужен был хоть кто-то рядом. Решено, думала я, завтра же скажу ему, что согласна. У меня будет жених, пусть заботится обо мне. Сейчас, например, он мог бы пойти и согреть воды, принести на ужин отбивную из кабачка по соседству. Потом мы уедем на юг, где всегда светит солнце, подальше от Парижа – он слишком велик, слишком холоден для меня, я скоро возненавижу этот город, давший мне так много и так много отнявший. Нет, я скажу Кристиану все прямо сегодня, а то до завтра могу передумать или просто умереть в этой холодной комнате от одиночества и тоски. Но мое намерение не осуществилось – я погрузилась в тяжелую дремоту.

Мне приснился Октав. Он был не мальчиком и не юношей – он был молодым мужчиной, немного похожим на Боя. Мой мертвый брат смотрел на меня, ласково улыбаясь, и я спросила, протягивая к нему руки:

– Почему ты не приходил так долго? Почему я не могу больше говорить с тобой, как раньше?

– Ты выросла, Вороненок. Ты больше не веришь в меня. Не плачь, а то слезы разбудят тебя, мне придется уйти и я не успею сказать тебе, зачем приходил…

– Я верю, – прошептала я и только теперь почувствовала, что по моему лицу текут горячие слезы. – Не уходи, прошу. Ты хотел сказать мне что-то. Говори.

– Наша мать в опасности, Вороненок. Ты нужна ей. Не принимай скоропалительных решений… Это я о твоем замужестве, как ты понимаешь. Сейчас твое место – рядом с матерью.

– Она не хочет меня видеть, Октав. Она никогда не простит меня.

Октав лукаво усмехнулся и вдруг ударил кулаком по ночному столику – один раз, и еще, и еще. Он продолжал стучать, пока я не проснулась и не поняла, что стучат в дверь. Меня звали к телефону. Я удивилась. Мне никто никогда не звонил, кроме матери, а она не звонила уже давно.

Это была не она, а ее дворецкий Жозеф, почтенный человек с внешностью университетского профессора.

– Мадмуазель, вам лучше приехать. Большое несчастье. Она совсем одна…

Я тут же бросилась на улицу и оседлала свой велосипед. Мне даже в голову не пришло нанять автомобиль. Нужно было двигаться, иначе я сошла бы с ума. Яростно крутя педали, я ощутила горечь. Почему мама не позвонила сама? Значит, я не так уж нужна ей, если позвонил дворецкий.

Но дворецкий не мог знать, где я живу, и номера телефона тоже. Этот номер был записан у Шанель. Она попросила его позвонить мне. Но что тогда с ней? Она больна? При смерти? О, почему я повела себя как дура, почему не расспросила Жозефа, прежде чем пускаться в путь?

На дороге, ведущей к вилле «Парча», уже ждал Рауль в автомобиле. У меня отлегло от сердца – слава богу, мать хотя бы не разбилась в автомобиле.

– Капитан Кэйпел погиб, – сказал шофер. – Мадмуазель в ужасном состоянии.

У меня сжалось сердце. Как она это перенесет? Лишь теперь я поняла, что любила Боя только потому, что его любила Шанель. На нем лежал отсвет ее личности. Теперь, когда я испугалась за нее, мне было все равно, что случилось с ним. Я еле слышала слова шофера: «Ехал из Парижа в Канны… Лопнула шина, автомобиль улетел в кювет, врезался в дерево… Шофер выжил, а господин Кэйпел погиб на месте, у него сломана шея, проломлен череп…»

– Она словно каменная. Ни одной слезинки не проронила. Мы боимся за нее.