Потерянная принцесса

За твердым, как камень, такыром следовал светлоглинный мягкий участок – звук копыт сразу сделался глуше. Закружились пылевые смерчики: глинистая взвесь вихрилась, заворачивалась, не поспевая за ветром. Лютгер и Эртургул одинаково привычным движением сдвинули на лица пришлемные повязки – и разом скосили взгляды в сторону Сюрлетты, самой неопытной и уязвимой сейчас. Поймав друг друга на этой одновременности, ничего не сказали: и вправду ведь в походе следует идти «шагом слабейшего», это издавна определено.

Девушка, надо сказать, сейчас уязвимой себя не проявила: ей хватило опыта, чтобы, отмотав край головной повязки, закрыть лицо от пыли. Ну и хвала Всевышнему.

– И в благодарность султан выделил своим спасителям во владение и управление отдельный бейлик, – продолжил Лютгер, как будто никакого обмена взглядами не было. – Или это называется икта?

– Это называется удж, – спокойно ответил Эртургул. – Бейлик особый, окраинный, далекий от столичных городов, а к врагам и опасностям близкий. В обычное время – пожалование не слишком завидное, «земля войны». Возможно, султан скорее даже себя одарил, отдав такой удж двум сотням уцелевших воинов и их предводителю. Избавился от хлопот с соседями. Тогда, наверное, так и было. Но сейчас, столько лет спустя… Ты ведь знаешь, каково ныне живется и правится Из-ад’дину Кей-Кубаду, второму султану своего имени?

Ничего подобного Лютгер не знал, даже если у орденского капитула имелись такие сведения. Но догадался: по-видимому, султан сейчас был не властен над многими своими бейликами, особенно окраинными. А тот, в котором расположен городок Сёгют, надо думать, превратился фактически в самостоятельное государство. Небольшое. Мало кому известное, раз уж караванщики о нем толком ничего не знают, кроме того, что туда бегут рабы – и возврата их к прежним хозяевам из Сёгюта нет.

И конечно, никто не думает, что правитель этого загадочного бейлика может лично отправляться на поиски далеких союзников. Тем более что он, как говорят, совсем стар…

Так что же все-таки представляет собой этот удж, если мерить его европейскими мерками? Страну или марку? [23]

Кем считать его бейлербея? Маркграфом? Принцем?

Королем?

* * *

– …Ловлю тебя на слове, – с усмешкой произнес старый бейлербей, и Лютгер вернулся к реальности.

Эртургул внезапно протянул руку и ловко ухватил лютню за гриф. Песнопевец только рот разинул: он берег эль-уд от чужеземца и вовсе не думал, что остерегаться следовало своего предводителя.

Проявив обычную для него мудрость в понимании того, что и как должно быть сделано, старик протянул инструмент не Лютгеру, а в пространство между Лютгером и Бруно. И вправду ведь – откуда знать, кого из чужеземцев Эмре имел в виду? Они ведь оба братья-рыцари, каждый обучен благородным искусствам, в числе которых музыка и пение… Лютгер вопросительно посмотрел на орденского брата, хотя сердце у него похолодело от мысли, что фон Хельдрунген сейчас воспользуется предложением – и сочтет себя обязанным исполнить именно кройцляйт, причем с максимальным количеством убиенных неверных и призывов к слушателям продолжать это благородное дело. Например, «Пятую песню» славного Фридриха фон Хаузена, повествующую о взятии Иерусалима, – она уже и в переложении на арабский есть, постарались мастера миннезанга. Но Бруно покачал головой и сделал жест в его сторону, причем даже любезной улыбкой сумел сопроводить.

Благодарно кивнув фон Хельдрунгену, Лютгер принял из рук бейлербея лютню. Задумался, но совсем ненадолго: если уж в прошлый раз сказание о Флуаре и Бланшефлор хорошо пошло, то отчего бы и не сейчас? Эмре сегодня норовил исключительно о любви петь, морочил голову христианской девице. Глупец: она в его сторону и не глянула. Брат-рыцарь, разумеется, и не должен таких целей добиваться, для него любая женщина – сестра… хотя и силок опасный, обитель непостоянства, сладкое зло… Но это не значит, что для орденского рыцаря закрыт путь куртуазных песнопений.

Сквозь жаркое потрескивание саксауловых поленец слышен лепечущий шепот родника. Того, который превращает место нынешней стоянки из пустыни в крохотное подобие райского сада. Что ж, родник так родник. Любовь так любовь – в той мере, которой не воспрещает орденский устав.

И волшебный сад, подобный эдемскому, тоже будет…

– Средь сада, луг напоевая,
Струится влага ключевая
По стоку: сделан он с бугра
Из хрусталя и серебра.
Под ним раскинуло свои
Побеги дерево любви —
Так, всех дивя, оно зовется.
Всегда в цветах: один сорвется,
Другой немедля расцветет.
В том, как стоит оно, расчет
Искусный виден, ибо ало,
Когда ни посмотреть; немало
Знал о природе, кто сажал —
Достоин замысел похвал.