Потерянная принцесса

Поистине, лишь в райских садах цветут такие деревья и струятся такие источники. А кроме них, в раю текут реки: иные с чистейшей водой, но есть и молочные реки, которые никогда не киснут, винные реки, которые не опьяняют. Медовые реки есть тоже. И различная дичь приходит испить из них, не страшась ни хищников, ни охотников. Самородно произрастает на ветвях самотканная одежда, предназначенная для обитателей рая: из тонкого шелка она, атласа и парчи. Привольны просторы рая, шириною сравнимы лишь с небесами. Нет там ни жарко палящего солнца, ни холода…

– Луч солнечный его с рассветом
Окрашивает алым цветом,
А переменные ветра
Колышут с самого утра.
И повисают в гуще кроны
Все время новые бутоны…

Сердца тех, кто сумел пробиться в рай, как воин сквозь вражеский строй прорывается, конечно, не остаются неизменны – они очищены от всего земного: от ненависти, зависти и злобы… от грязи плотской любви… Иначе и не может быть, иначе получится, как во лжеучении магометан, рассказывающих, будто для обитателей рая приготовлены не только прекрасные жилища и ложа, но также слуги и супруги. Вздор все это, плачевное неумение подняться над мирскими соблазнами. Невообразимы райские блаженства, однако в невообразимости своей безмерно отличаются от земных. Увидим мы там то, чего наши глаза не видели, уши не слышали, и то, чего слабый наш разум не может себе вообразить… Все тамошние блага схожи с земными только в названиях, по своей же сути это совсем иные предметы и понятия, много высшие…

Тут Лютгер вдруг вспомнил, что слышал лишь неделю назад о яствах и питье преисподней – и пальцы его едва не соскочили со струн. К счастью, пелось сейчас о деяниях и желаниях очень даже посюсторонних, пускай и чудесных при этом:

– И, цель преследуя свою,
Эмир велит, чтоб шли к ручью,
Который из ключа струится
По золотому дну, девицы.
Им желоб перейти веля
Из серебра и хрусталя,
Следит, как те поочередно
Идут, притом ему угодно,
Чтоб были и из присных судьи
При вот каком великом чуде:
Проходит дева вдоль ручья —
Прозрачна и чиста струя,
Но стоит женщине шагнуть
К воде – в ней заклубится муть.

Лютгер намерено выделил голосом «деву» и «женщину», ибо все, что касается мути, силков, опасного непостоянства, сладкого зла, – это лишь о тех, кто познал мужа, сказано. Любая из них по сути – пленница своего жадного чрева и нечестивого влагалища. В девах же всегда сохраняется подобие Приснодевы, Пречистой, Благословенной.

– Кто уличен, судьбы не минет:
Палач убьет и в воду кинет.
Когда же, наконец, всем девам
Велят пройти под этим древом,
Он выберет на этот год
Ту, на кого цветок спадет.

Жарко и ярко горит саксаульник, потрескивают в костре поленья. У Сюрлетты в волосах… цветок? Зеленая веточка? Не разглядеть – пламя искажает цвета.

– …Переступает без опаски —
Осталась той же в нем окраски
Вода, а ведь светла струя,
Когда лишь дева у ручья.

Тут Лютгер с изумлением заметил, что лекарь украдкой делает ему через костер какие-то знаки – причем, судя по всему, уже давно. И почти такие же знаки делает воин-слуга, тоже сидящий рядом с бейлербеем, но по другую сторону. Между тем он не может видеть лекаря – их движения различимы лишь с противоположной стороны костра.

Жесты лекаря предостерегают. Слуга скорее исполнен угрозы. И они оба боятся, что их тайные движения будут замечены.

Кого они тут могут бояться? Своего повелителя? Почему?!

Может быть, не его, а за него?

Быстрый взгляд на Эртургула. Он смотрит в костер, по выражению его лица ничего прочесть невозможно.

Так или иначе, пора заканчивать. Через десять строк обозначается некоторое подобие малого финала – вот им и надлежит воспользоваться!

– …После чего он в брак с ней вступит,
Воздаст ей почести, пролюбит,
Продержит, как супругу, год,
Затем замучит и убьет…

Нет, не успел Лютгер пропеть все десять строк. Эмре, явно не видевший знаков слуги и лекаря, давно уже ерзал на своем месте. И вот сейчас он не выдержал по своим собственным причинам:

– Значит, вот как ты нас видишь, чужеземец?!