Потерянная рукопись Глинки

План не удался – его уже ждали дома: как позже выяснится, слуги доносили. Застав дома тишь да гладь, Глинка решил проявить хитрость и не подал вида, что ему все известно. Под предлогом болезни он перешел ночевать в свой кабинет. Чтобы пережить раздирающие его гнев и боль, оставаясь внешне спокойным, он повесил у изголовья постели подаренный матушкой образок. «Я молюсь ему усердно утром и вечером», – писал он матери.

Мари не приходилось стараться быть хитрой, она просто оставалась самой собой. Притворство было для нее естественно, ведь постоянная игра и составляет основу женского кокетства, а Мари оно было свойственно от природы, она была настоящей женщиной. Почувствовав перемену в отношениях, заметив необычную для мужа попытку хитрить, она испугалась. На коленях, со слезами на глазах она умоляла защитить ее от клеветы. Выглядело это очень трогательно. Глинка успокаивал ее:

– Все в порядке, дорогая! Я верю только вам.

Но он не верил ей ни одного мгновения. Композитор тоже повел себя хитро, и поначалу это ему удавалось. Кротко утешая плачущую женщину и (с тайной брезгливостью) поглаживая ее по склоненной голове, он лелеял месть.

«Душою быть убежденным в измене, но молчать, ласкать изменницу – все это я должен был делать в надежде поймать ее на месте преступления», – сообщал он подробно и наивно матери.

Вскоре Глинка подслушал разговор служанки и тещи, Луизы Карловны (она все еще жила с ними!), во время которого они договаривались о свидании для Мари с любовником. Да-да, мать Марьи Петровны была в курсе ее увлечений, она поддерживала дочь и как могла помогала ей сохранить и мужа, и любовника!

Услышав ужасный разговор, Глинка почувствовал такое отвращение к жене, что понял: хитрость не для него, он более не в силах притворяться. Если случайно увидит ее, если, например, встретит невзначай где-нибудь в коридоре, – разразится страшный скандал.

Не объясняясь с женой, он ушел, захватив самые необходимые вещи. Поселился временно у друга, позже снял маленькую квартиру. Почти месяц он не выходил на улицу и сильно болел. Он принял твердое решение уехать с Екатериной за границу. Но прежде следовало решить дела с женой.

«Я решился действовать кротко, скромно и как следует христианину и благородному человеку», – писал он матери.