— Ну это ты решай сам, — руки, в которых был драгоценный пакет с записками, околели и не слушались. — Вот кого ты считаешь героем? — спросила Мотя.
Но проводник не успел ответить, дом появился неожиданно, не дав рассказать Максиму о своих героях, словно вырос из-под земли. Он утопал уже во мраке, только редкие окна светились ночниками.
— Ты не знаешь, какие окна у моих друзей? — поинтересовалась Матильда, осознав, что, как всегда, в порыве чувств не продумала всё досконально. В час ночи она не могла зайти в дом. Позвонить тоже идея была запоздалая, выходя из дома ненадолго, она даже не подумала захватить с собой телефон. Как выяснилось, и у Максима, а он пока ещё был Максим, тоже его не оказалось с собой, только рация. По ней он и узнал от охраны, что гости живут в правой башне на втором этаже. Мотя не привыкла просто так ретироваться из сложных ситуаций, поэтому стояла и прикидывала, что же можно сделать. Второй этаж только так назывался вторым, по сути это был первый, слегка возвышаясь над цокольным.
— Может, камень бросить, — предложила она больше себе, чем Максу, тот был озадачен поиском нового имени и ничем ей не помогал.
— Нет, а вдруг ребята ошиблись, и вы кинете в комнату кому-нибудь другому, — возразил он, — охранники говорили, что услышали об этом в столовой, но ведь это не точно.
— Согласна, — разочарованно махнула головой Мотя — тогда переходим к акробатическим упражнениям, — и так вздохнула, что Максиму, который ещё не знал, что она задумала, почему-то стало очень страшно.
Только когда Матильда взобралась ему на плечи, он понял, что имела в виду. Но этого оказалось мало, чтоб достать до окна, на плечи пришлось встать. Опершись о стену, Матильда стала подниматься, потихоньку перебирая руками по красивым красным кирпичам.
— Матильда, не наступите мне на уши, — просил снизу Максим, — они у меня и так лопоухие, а я ещё жениться хочу.
— Уши в супружеской жизни дело десятое, — отвечала, запыхавшись, она, — но я буду с ними аккуратнее, — уверяла его Матильда. Когда она добралась до окна, то кровь ударила ей в голову и от картинки, что предстала перед глазами, стала задыхаться и жар покрыл её тело, заставив забыть о морозе. У Моти совсем вылетело из головы, что она стоит на чьих-то плечах, и, не в силах больше смотреть вглубь комнаты, девушка оттолкнулась от подоконника, намереваясь сделать шаг.
— Лёня Голиков! — крикнул Максим, приведя Мотю в чувства.
— Что, не поняла? — ища равновесия, спросила Мотя.
— Мой герой Лёня Голиков — пионер, он спасал людей, сопровождая обозы с продовольствием в блокадный Ленинград. Может, став Леонидом, я тоже смогу кого-нибудь спасти.
В этот момент Мотя, не найдя, что так искала, а именно равновесия, стала медленно падать, как в кино, успев по ходу полёта попрощаться со всеми. Максим же при всей своей неуклюжести увернулся и подхватил её на руки, но, не выдержав столь красивого падения, продолжил его вместе с Матильдой.
— Спасай меня, Лёня, — грустно простонала она, оказавшись на земле, тихо, будто она вмиг потеряла счастье.
— Хорошо, — прохрипел новоявленный Леонид, — только слезьте с моей головы, иначе я просто не успею им стать, и уши очень больно.
— Такое чувство, Лёня, — стараясь освободить своего спасителя, ворчала Мотя, — что уши — это ваша главная часть тела.
— Не главная, конечно, — пыхтел Леонид, — но они единственные и других не предвидится.
— Эх вы, — со слезами сказала Мотя, усевшись на сырую апрельскую землю. — Лёня, Лёня, не в ушах счастье.
Листки, что Мотя так бережно несла друзьям, рассыпались, как и её мечты, по чёрной холодной земле.
Глава 19
Пушкин — наше всё
— А ведь они все хотели, а самое главное, могли организовать убийство своего отца, — сказал Алексей Зинке, когда они за полночь пришли в свою комнату.
— Да, при этом презирая неадекватную мать, — согласилась она.
Зина и Алексей опоздали к ужину. Собрание дилетантов затянулось, и потому, когда они вошли в столовую, вся семья уже была в сборе. Большой овальный стол накрыт по всем правилам. Во главе, где, видимо, обычно сидел глава семьи, стояли пустые столовые приборы. Словно он вышел на минуточку и непременно спустится к семейному тихому ужину. Пятеро человек чинно поглощали поданные деликатесы. Сама же хозяйка дома сидела за фортепьяно и, подыгрывая себе, пела. Такое чувство, что это было даже не для развлечения сидевших за столом домочадцев, она пела для себя.