Потерянное сердце

Я смирился с мыслью о том, что стану отцом, и это заняло у меня месяцы. Каждую минуту каждого дня после того, как Кэмми сказала мне, я убеждал себя, что так и должно быть. Я справлюсь с этим. Мы все справимся. Теперь, когда я, наконец, смирился с этим, не уверен, что смогу внезапно смириться с тем, что этой маленькой девочки не будет в моей жизни.

Мои мысли стихают. Эта комната в пастельных тонах наполнена запахом, который я буду помнить всегда, тоже становится тихой, пока Кэмми тужится. Я стою на месте, словно статуя, держа ее за руку, пот струится по ее алым щекам. Я ничего не слышу. Как будто вокруг меня все замерло, за исключением Кэмми, доктора, медсестер и... этого крика.

Доктор держит ее, словно приз, который мы только что выиграли, и для меня это действительно так. Люди не отказываются от наград.

Медсестра обтирает ее и осторожно протягивает Кэмми. Я смотрю на нее и жду, когда на ее лице боль сменится любовью, но... этого не происходит.

— Я не могу взять ее, — произносит она и закрывает глаза, не глядя на самое восхитительное создание в мире, которое она когда-нибудь сможет увидеть.

Почему Кэмми не хочет прикоснуться к нашей дочери?

— Я хотел бы подержать ее, — говорю я громче, чем хотел бы.

— Нет, она не наша, — рыдает Кэмми.

Она страдает эмоционально и физически, и я не знаю, чем ей помочь, потому что понятия не имею, как справиться со своей собственной душевной болью.

— Будет только хуже, поверь мне, ЭйДжей.

— Это мой единственный шанс. Я не откажусь от него ни за что на свете.

Кэмми зажмуривает глаза и мучительно вдыхает, испуская стон. Медсестра приближается, и кладет доченьку мне на руки.

У нее идеальная розовая кожа. Она смотрит на меня так, словно пытается понять, что происходит и как она оказалась здесь. Короткие темные волосы сбиваются в маленькие кудри, а губы имеют форму идеального бантика. Она — самое прекрасное существо на свете. Я люблю ее больше, чем кого бы то ни было в этой жизни.

— Вы дадите ей имя или приемные родители? — спрашивает Кэмми медсестра.

— Они назовут ее, — говорит она, слегка вздохнув.

Эти слова словно плывут по воздуху. Я осознаю, что все имена, придуманные нами раньше, уже не важны. Я не мог и подумать, что она откажется назвать ее.

Моя дочь все еще смотрит на меня. Возможно, она пытается запомнить мое лицо, пока ее не забрали. Хотел бы я, чтобы она запомнила меня.

— Не забывай меня, — тихонько шепчу я, — пожалуйста.

— Приемным родителям сообщили около часа назад, как вы просили. Они находятся в комнате ожидания. Хотите, чтобы я позвала их, когда вы отдохнете?

Медсестра обращается только к Кэмми, потому что она сказала, что не знает, кто отец ребенка. Я — отец этой маленькой девочки. Я всегда буду ее отцом, узнает она это или нет.

— Да, пожалуйста, — говорит Кэмми слабым голосом.

Как она может быть такой решительной? Как она может это сделать? Что она чувствует внутри? Раздавлена ли она так же, как я? Или она уже сломлена? Это не та девушка, которую я знал и любил почти два года. Моя Кэмми так никогда не поступила бы.

Медсестра, наконец, смотрит на меня и слегка склоняет голову набок. Ее глаза широко распахиваются, плечи опускаются. Она пододвигает ко мне стул, взбивает больничную подушку, а затем почти заставляет меня сесть.

Она мягко кладет руку на мое плечо, и я осторожно опускаюсь на стул, крепко прижимая девочку к своему сердцу, молясь, чтобы она услышала стук и поняла, что она связана со мной на всю жизнь.

Я тут же теряюсь в глазах моей маленькой девочки, запоминая их. Теперь я знаю, как маленькие девочки держат своих пап за пальцы. Я хочу сделать все для нее. Секунды превращаются в минуты, пока я, не отрываясь, пристально смотрю на нее. Затем раздается стук в дверь, который пугает нас.

Молодая пара, словно сошедшая с обложки жуткого журнала «Дом и сад», что читает моя мать, входит в палату. Эти люди пришли сюда, чтобы забрать моего ребенка прямо у меня из рук. У меня есть ребенок. У меня есть дочь. Она моя.

Женщина подходит ко мне с широкой улыбкой на лице, со слезами на глазах, покрасневшими щеками — все это говорит о том, что она испытывает то же количество эмоций, что и я, за исключением того, что ее эмоции полностью противоположны.

Так я думаю.

— О, Боже, она так прекрасна! Вы должны гордиться тем, что решились на такой храбрый поступок, — говорит женщина.

— Это было не мое решение, — тихо говорю я.

Не хочу, чтобы моя дочь думала, что я принял это решение, если она когда-нибудь спросит меня об этом.

— О, — шокировано произносит она, — понимаю.

Женщина, старше меня лет на десять, если не больше, прижимает руки к груди. Мужчина, ее муж, полагаю, подходит к ней и обнимает за плечи.

— Я уверен, что это, должно быть, очень сложно для вас, — говорит он, — но, пожалуйста, знайте, вы отвечаете на наши молитвы таким подарком.

Кто, черт возьми, говорит это? Я отвечаю на его молитвы? Этот ребенок — моя дочь, моя кровь. Я создал ее, и теперь должен отдать этим придуркам… в качестве подарка?