Потерянные девушки Рима

– Кто там внутри? – Она наставила на дверь пистолет.

Маркус знал, что, как только дверь откроется, женщина выстрелит.

– Послушай меня. Подумай о другом твоем малыше. Как его зовут? – Он пытался выгадать время, отвлечь ее, зародить в ней нерешимость, хотя бы колебания. Но Камилла не отвечала, не сводила глаз с двери. Маркус попробовал еще раз: – Подумай о муже. Не можешь же и ты их бросить.

На глаза Камиллы навернулись первые слезы.

– Филиппо был такой ласковый.

Маркус решил не щадить ее:

– Как ты думаешь, что случится, когда ты спустишь курок? Как, по-твоему, ты будешь после этого себя чувствовать? Я тебе скажу: ничего не изменится, все останется так же, как сейчас. Ты не почувствуешь никакого облегчения. Станет только еще труднее. И чего ты добьешься?

– Нет другого способа восстановить справедливость.

Маркус знал, что женщина права. Не было никаких доказательств, ничто не связывало Астора Гояша и Альберто Канестрари с Филиппо. Единственную улику – кость, которую Маркус нашел в клинике, забрали люди болгарина.

– Справедливости не бывает, – изрек он твердо, но с состраданием, в котором таилась толика отрешенности, ибо священник понимал, что не сможет помешать свершиться худшему. – Месть – не единственное, что остается тебе.

Он узнавал этот взгляд: так же глядел Раффаэле Альтьери перед тем, как застрелить отца, которого всегда подозревал. Та же решимость владела Пьетро Дзини, когда он казнил Федерико Нони вместо того, чтобы выдать его полиции. Так что и в этот раз все бесполезно, дверь ванной откроется, и Камилла выстрелит.

Они увидели, как опускается дверная ручка. Свет в ванной погас, дверь распахнулась. Девчонка на постели завизжала. Цель появилась в дверном проеме. Человек в белоснежном халате взглянул на дуло пистолета с каким-то недоумением, и его ледяной взгляд мгновенно растаял. Но то не был семидесятилетний старик.

Это был мальчик пятнадцати лет.

Все были одинаково смущены и растеряны. Маркус глядел на Камиллу, а та глаз не сводила с парня.

– Где Астор Гояш?

Мальчишка пропищал что-то неразборчивое.

– Где Астор Гояш? – Камилла направила на него пистолет.

Мальчишка отвечал:

– Это я.

– Нет, это не ты, – отмахнулась женщина, словно не желая верить очевидному.

– Ну, тогда… может, мой дед… Наверху празднуют мой день рождения, он сейчас там.

Камилла осознала свою ошибку и покачнулась. Маркус воспользовался этим, быстро подошел к ней, положил руку на пистолет и медленно пригнул его к полу. Угасший взгляд женщины тоже потупился.

– Пойдем отсюда, – сказал Маркус. – Здесь больше нечего делать. Не хочешь же ты убить мальчика только потому, что его дед по какой-то неясной причине замешан в гибели твоего сына? Это уже не месть, а ненужная жестокость. И я знаю, что ты на такое не способна.

Камилла задумалась. Она уже почти послушалась, но вдруг замерла. Она что-то заметила.

Маркус проследил за ее взглядом и увидел, что она опять пристально смотрит на мальчика. Глаз не сводит с того места, где расходится ворот халата, открывая грудь. Она подошла ближе, а парень попятился, уперся спиной в стену. Камилла бережно развела в стороны махровую ткань, обнажая длинный шрам вдоль грудины.

* * *

Маркус вздрогнул, надолго затаил дыхание. Боже мой, что они натворили.

Три года назад внук Астора Гояша был ровесником Филиппо Рокки. Альберто Канестрари был хирургом. Он убил по заказу, чтобы заполучить сердце.

Но Камилла не могла знать этой правды, сказал себе Маркус. И все-таки что-то – наитие, материнский инстинкт, шестое чувство – подвигло ее на этот жест. Хотя женщина, казалось, не понимала до конца, зачем она это делает.

Она положила руку на грудь мальчика. Тот не сдвинулся с места. Стоял и слушал мерное биение чужого сердца. Звук, происходящий из другого тела, из другой жизни.

Камилла и мальчик глядели друг на друга. Может быть, в глубине его глаз эта мать искала какой-то отблеск, какую-то память о своем сыне? Или ждала откровения, была готова поверить, что и Филиппо каким-то образом мог видеть ее в эту минуту?

Этого Маркус не знал, но зато понимал, что единственная улика, связывающая старого Астора Гояша со смертью ребенка, скрыта в груди его внука. Достаточно было бы провести биопсию и сравнить ДНК пересаженного сердца с ДНК родителей Филиппо, чтобы осудить старика. Но Маркус не был уверен, что такое правосудие утешит несчастную мать в ее горе. Нет, боль еще усилится, станет невыносимой; поэтому он решил молчать. Нужно только увести Камиллу из этой комнаты, у нее есть еще ребенок, следует подумать о нем.

Он набрался смелости, чтобы прервать контакт между ней и юным Гояшем. Обнял ее за плечи, повлек к двери.

Камилла медленно отняла ладонь от груди мальчика, словно приласкав на прощание.

Потом вместе с Маркусом направилась к двери. Они шли по коридору к лифту. Неожиданно Камилла повернулась к своему спасителю и уставилась на него так, будто видит впервые:

– Я тебя знаю. Ты священник, правда?

Маркус, изумленный, не знал, что сказать. Только кивнул, ожидая дальнейшего.

– Он мне говорил о тебе, – продолжала женщина.