Дзини напоминал ей инспектора Де Микелиса, она чувствовала, что этому мужчине с большими узловатыми руками, похожими на ветви дерева, можно доверять.
– Вкусный чай?
– Да, вкусный.
Слепой полицейский налил себе чашку, хотя вода в чайнике уже остыла.
– Мы с женой всегда пили чай. По воскресеньям возвращались с мессы, она готовила заварку, мы садились и разговаривали. Такие у нас с ней были свидания. – Он улыбнулся. – Думаю, за двадцать лет супружества мы не пропустили ни одного.
– О чем вы говорили?
– Обо всем понемногу, не на какую-то определенную тему. Это-то и было прекрасно: знать, что можешь поделиться всем. Иногда спорили, или смеялись, или предавались воспоминаниям. Нам не выпало счастья иметь детей, мы знали, что каждый день должны давать отпор грозному врагу. Молчание умеет быть враждебным. Если не научишься держать его на расстоянии, оно заползает в малейшие трещинки в отношениях, заполняет и расширяет их. Со временем наступает отчуждение, а ты и не заметил как.
– Не так давно я потеряла мужа, – произнесла Сандра невольно, не задумываясь. – Мы были женаты всего три года.
– Я вам сочувствую: знаю, как это бывает тяжело. Несмотря ни на что, я себя считаю счастливым. Сузи ушла, как хотела, внезапно.
– Я все еще ясно помню, как ко мне пришли и сказали, что Давид мертв. – Сандра не хотела об этом думать. – А вы как узнали?
– Однажды утром попытался ее разбудить. – Дзини не стал продолжать, сказанного было довольно. – Может, это эгоизм, но болезнь – преимущество для тех, кто остается. Она тебя готовит к худшему. А так…
Сандра понимала, что он имел в виду. Внезапная пустота, невозможность вернуться вспять, неудовлетворенная потребность поговорить, даже поспорить, прежде чем все станет окончательным, необратимым. Безумное искушение сделать вид, будто ничего не случилось.
– Дзини, вы верите в Бога?
– О чем вы на самом деле меня спрашиваете?
– О чем слышали, – повторила Сандра. – Вы ходили к мессе, значит вы католик. Вы не в обиде на Бога за то, что случилось?
– Веря в Бога, вовсе не обязательно любить Его.
– Не понимаю вас.
– Наши с Ним отношения строятся только на надежде, будто существует что-либо после смерти. Но если вечной жизни нет, будешь ли ты по-прежнему любить Бога, который тебя создал? Если нет воздаяния, которое тебе обещали, будешь ли способен преклонить колени и славить Господа?
– А вы способны?
– Я верю, что существует Создатель, но не верю, будто есть что-то помимо этой жизни. Поэтому я чувствую, что имею право ненавидеть Его. – Дзини разразился смехом, раскатистым и в то же время горьким. – Этот город полон церквей. В них воплощены попытки людей бороться с неизбежным и в то же время полный их крах. Но каждая церковь хранит какую-то тайну, легенду. Моя излюбленная относится к церкви Сакро-Куоре дель Суффраджио. Мало кто знает, что там находится музей душ чистилища. – Дзини понизил голос, нагнулся к ней, словно желая поведать что-то важное. – В тысяча восемьсот девяносто седьмом году, через несколько лет после того, как церковь была построена, там вспыхнул пожар. Когда огонь потушили, прихожане обнаружили, что на алтарной стене появился обозначенный копотью контур человеческого лица. Мигом разлетелся слух, будто это – изображение души чистилища. Необъяснимый феномен поразил воображение отца Виктора Жуэ и подвиг его на поиски других следов, оставленных усопшими, чьи страждущие души блуждают в этом мире, отчаянно пытаясь вознестись в рай. Все, что он собрал, находится в том музее. Вы как судебный фотограф должны посетить его, вас это касается напрямую. Знаете, что открыл отец Жуэ?
– Скажите, прошу вас.
– Если душа хочет вступить с нами в контакт, она прибегает не к звуку, но к свету.
Вздрогнув, Сандра вспомнила фотографии, снятые на «лейку», которые оставил ей Давид.
Не дождавшись с ее стороны никакого отклика, Дзини извинился:
– Я не хотел напугать вас, простите.
– Ничего страшного. Мне пора идти, вы правы.
Полицейский вдруг заговорил неожиданно серьезным тоном:
– Тогда вам лучше поторопиться. Музей открывают на один час, по окончании вечерни.
Это не просто совет, поняла Сандра.
Вода изливалась из дренажных труб, будто бы чрево города не могло уже ее удерживать в себе. Ливни, не прекращавшиеся целых три дня, подвергли городскую систему водосбора суровому испытанию. Но теперь все кончилось.
Задул ветер.
Он поднялся внезапно, сметая мусор с центральных улиц. Могучий, ревущий, он заполонил весь Рим, все его переулки и площади.