Потерянные души Уиллоубрука

Возвышаясь над одной из тележек, он рычал на лежавшую в ней девочку, тыча ей в лицо раскрытой ладонью. Сейдж показалось, что это та самая тележка, которую она привезла сюда утром. Чем могла провиниться бедняжка, неспособная ходить и говорить, которая еле-еле двигается? И тут Сейдж вспомнила.

Таблетки.

Она вскочила и бросилась к тележке. Уэйн поднял девочку, собираясь затолкать таблетки ей в рот.

— Стойте! — закричала она. — Это я их туда положила! Они мои!

Уэйн отпустил девочку и выпрямился, ощерившись на Сейдж.

— Что ты сказала?

— Я не знала, что это такое, — тяжело дыша, стала оправдываться Сейдж. — Поэтому и не стала принимать пилюли. Хотела бросить на пол, а они упали в тележку.

— Не трынди, — скривился он. — Это те же самые пилюли, которые ты пьешь каждый день.

— Я… я забыла.

Уэйн протянул ей таблетки:

— Ну, теперь вспомнила? Глотай давай.

Сейдж отступила, помотав головой.

— Глотай, или отправишься в яму.

— Пожалуйста, — взмолилась Сейдж, — не заставляйте меня!

— О, еще как заставлю, — пригрозил Уэйн, надвигаясь на нее. — Уж в этом не изволь сомневаться, мать твою. Можно по-хорошему, а можно по-плохому. Так что выбирай.

Давясь слезами, Сейдж протянула руку. Уэйн положил таблетки ей на ладонь и скрестил руки в ожидании. Она умоляюще поглядела на него.

— Я никуда не спешу, — заметил он.

— Но они мне не нужны, — возразила Сейдж. — Я ведь ничего такого не делаю.

— Ага, конечно. Все утро нарываешься, чтобы тебя сослали в яму. Я уже начинаю думать, что тебе там нравится. Давай уже глотай эти долбаные таблетки.

— Но мне нечем запить, — пролепетала она.

— Какая жалость, — ухмыльнулся Уэйн. — Надо было раньше подсуетиться.

Закрыв глаза, из которых катились слезы, Сейдж сунула таблетки в рот, запрокинула голову и с усилием глотнула. Таблетки были шершавые и зернистые, как мел, и чуть не застряли в горле. Она глотнула еще и еще, пока лекарство наконец не проскользнуло внутрь.

— Ну вот, молодец. Ведь насколько все проще, когда делаешь, что скажут, правда? Теперь сядь и нишкни, — рыкнул Уэйн. — И чтобы ни звука от тебя сегодня слышно не было. — Он повернулся и пошел прочь.

Вернувшись в дальний угол зала, Сейдж снова опустилась на стул, терзаемая страхом. Травка и алкоголь — это одно, но таблетки — совсем другое. Она никогда не нюхала кокаин и даже валиум не глотала, но видела эффект наркотиков на других. И он не всегда был приятным. К тому же ее до смерти напугал фильм «Скажи „нет“ наркотикам», который им показывали на уроке здоровья. Она впилась пальцами в ляжки, оглядела комнату, полную воющих, дергающихся, машущих руками пациенток, и приготовилась к скверному приходу. Девушка, у которой чуть раньше случился припадок, лежала на диване неподалеку от нее, по-прежнему повернув голову набок и закрыв глаза. Она казалась мертвой. Паника пронзила Сейдж с головы до ног, электрическим разрядом пробежав по нервам.

Затем в голове у нее поплыл туман. Она вытянула руки, но не сумела разглядеть кончики пальцев. Ее охватила необычайная, странная усталость. Каким-то образом Сейдж очутилась вне своего тела; кожа сделалась липкой и в то же время словно горела, и Сейдж рванула рукава блузки: прикосновение ткани к телу сделалось невыносимым. Монотонные причитания и стоны пациенток терзали ей слух. Ей хотелось бежать, но ноги не слушались; хотелось кричать, но не было голоса. Все смотрели на нее, таращились. Прекратите, подумала она. Прекратите. Стоп! Ужас захлестнул ее. Она не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Язык превратился в свинцовую бляшку, губы стали тяжелыми и беспомощными.

Потом Сейдж упала со стула, и мир исчез.

Глава седьмая

Утром второго дня Сейдж медленно открыла глаза в палате D и сощурилась от ослепительного люминесцентного света, льющегося с облупленного потолка. Голова раскалывалась, губы запеклись, во рту пересохло, глаза словно затянуло мутной пленкой. Не знай она, в чем дело, могла бы подумать, что вчера опять изрядно поддала. Вот только нынешнее состояние было хуже любого похмелья. Кровь казалась тяжелой, как свинец, матрас, на котором она лежала, пропитался мочой. Юбка тоже промокла. Последнее, что Сейдж помнила после того, как Уэйн заставил ее проглотить таблетки, — как ее кормили зеленым месивом и поили апельсиновым соком. Все это казалось дурным сном, сливалось в одно неразличимое воспоминание в размытой наркотической дымке. Она села и провела руками по лицу, пытаясь привести в порядок мысли.

Как же другие выживают, если их ежедневно травят наркотой? Привыкли к этому гнусному ощущению? С другой стороны, возможно, они уже изрядно подсели и теперь просто торчат. И как — с учетом таблеток и непонятной хрени в апельсиновом соке— персонал может судить о состоянии пациентов? Хотя, наверное, врачам плевать.

Она сползла с кровати и встала, проверяя, сумеет ли стоять. Удивительно, однако ноги ее держали. Она посмотрела на кровать Тины: может, хоть та подскажет, что произошло?