Потерянные сердца

Мы не говорим о том, что будет дальше. Во сне она держит меня за руку, и мы начнаем говорить о всяких мелочах: изучать шошонские слова, обсуждать местные обычаи и как Ханаби и Потерянная Женщина учат ее обрабатывать шкуры, сушить мясо и нашивать бусины на одежду. Наоми не говорит о своей семье и не целует меня. Я на нее не давлю. Ее огонь не погас, как и ее любовь ко мне. Когда я рядом с ней, то по-прежнему чувствую тот же пыл, с которым она просила меня поскорее жениться на ней, чтобы разделить со мной ложе. Но этот жар тлеет в глубине, присыпанный золой, и я не пытаюсь снова его раздуть.

Мы направляемся на восток от долины, вместо того чтобы вернуться туда, откуда пришли. Вашаки хочет устроить охоту на бизонов до наступления холодов и ухода стад на юг. Мы пересекаем земли кроу, и Вашаки высылает разведчиков, пока мы обходим горы и пробираемся между густыми лесами на западе и широкой равниной на востоке. Один из отправленных отрядов находит деревню кроу в нескольких милях от нашей стоянки, и, когда мы снимаемся с лагеря и продолжаем путь, воины возвращаются в деревню, чтобы украсть лошадей под покровом ночи. Вашаки говорит, что прошлой зимой это же племя увело у его людей пятьдесят животных, и шошоны ждали возможности вернуть украденное. Если все удастся, отряд не вернется к нам с добытыми лошадьми, а сделает крюк, чтобы не вывести кроу на наш след. Они перегонят животных сразу в шошонские земли и будут ждать нас там.

Мужчины, которым пришлось остаться с нами, с тоской смотрят вслед уходящему отряду и еще несколько дней вслух гадают, сколько лошадей добудут их братья и пустятся ли кроу в погоню. Все начинают вспоминать прошлые налеты кроу и собственные ответные вылазки, и я понимаю, что племена, похоже, крадут лошадей в основном для развлечения, хотя кто-нибудь обязательно оказывается ранен или убит.

Мы натыкаемся на огромное стадо антилоп, и это помогает всем воспрянуть духом, в том числе моему коню. Дакота снова выпадает возможность пробежаться как на скачках, и он прекрасно знает, что делать. Мы отсекаем небольшую часть стада и по очереди загоняем бедных антилоп, пока они не ложатся на траву, готовые умереть. На охоте никто не убивает больше, чем необходимо, и ничего не пропадает впустую. Мы берем только то, что можем съесть и унести, и продолжаем в путь.

Через три недели после выхода из долины Собрания мы останавливаемся на краю долины Уинд-Ривер. Это широкое просторное плато, поросшее густой травой. Над нами голубое небо, за спиной хребет Уинд-Ривер, внушительный, но далекий. Горам нет дела до тех, кто живет в их тени. Я знаю, где мы. Южный перевал, разделяющий континент пополам, находится в конце хребта. Мы вернулись к развилке. Когда мы впервые проходили через нее, то и представить не могли, куда нас приведет выбранный путь.

Вашаки говорит, что любит эти места больше всего на свете, потому что провел здесь детство.

– Здесь похоронен мой отец. Здесь же похоронят и меня. Это мой дом, – прямо говорит он. – Мы останемся здесь, пока листья не поменяют цвет. А потом пойдем на восток. Перезимуем там, где бьют горячие ключи и вода не остывает, даже когда выпадает снег. Покателло будет поблизости.

Отряд налетчиков уже прибыл, окрыленный победой. Они увели у кроу тридцать лучших лошадей. Мы разбиваем лагерь возле сосен и елей, где река делает изгиб, так что наша стоянка защищена со всех сторон. Я провожу утро с Вашаки и еще несколькими воинами, высматривая стада и планируя охоту, и возвращаюсь к полудню. Женщины сидят вместе и достают из шишек кедровые орешки, быстро работая руками и непринужденно болтая. Ханаби выучила немного английских слов за то время, что провела с моей семьей. Она успела все подзабыть, так что Наоми приходится говорить помедленнее, но Ханаби очень старается.

– Когда-то я сама была Наоми, брат, – говорит она мне. – Я ее понимаю.

Похоже, что так и есть, и я благодарен ей. Потерянная Женщина проявляет к Наоми бесконечное терпение и даже не пытается говорить, просто показывает, любит и заботится. Они обе какие-то притихшие, словно между ними без слов установилась какая-то особенная близость, и Наоми невольно тянется к ней. Но сейчас Наоми нет среди женщин, которые лущат шишки, и я не нахожу ее ни в вигваме, ни с лошадьми. Потерянная Женщина указывает мне на реку, которая уходит в глубь леса, и говорит, что Наоми хотела побыть одна.

– Хватит ей быть одной. Иди к ней, – велит мне Потерянная Женщина, направляя меня к лесу.

Я нахожу Наоми в густых зарослях возле речки. Она сняла лосины, задрала платье из оленьей кожи и смывает кровь с бледных бедер.

– Наоми?

От неожиданности она выпрямляется, поскальзывается на камнях и плюхается в воду, да так и остается сидеть в скомканном платье и торчащими в разные стороны ногами.

– Наоми! – Я не смеюсь, не зная, все ли с ней в порядке.

Она поднимает на меня взгляд и пытается улыбнуться. Улыбка, взгляд. Это уже значительное улучшение.

– Я не слышала, как ты подошел. Постаралась отойти подальше от лагеря, чтобы… помыться.

Я подхожу ближе и останавливаюсь у воды.