Потерянные сердца

Наоми ахает и мотает головой. Я злюсь на нее за то, что она поставила себя в это положение, и Черная Краска это прекрасно видит. Он на секунду задерживает взгляд на мне, потом поворачивается через плечо и жестом подзывает кого-то. Девушка с длинными распущенными волосами, одетая в светлые шкуры, выходит вперед. Черная Краска нетерпеливо требует, чтобы она подошла ближе. Та встревоженно хмурится, а один из молодых воинов начинает возмущаться. Пони под ним пляшет, чувствуя его ярость. Я с трудом сдерживаю стон. Переселенцы, столпившиеся вокруг, наблюдают за сценой в напряженном молчании. Волы уже запряжены, фургоны нагружены, но никто не смеет сдвинуться с места и тем самым привлечь к себе внимание. Уильям, Уинифред и все их сыновья стоят у меня за спиной, а вот Эбботт куда-то запропастился.

– Она пауни. Как ты, – говорит мне Черная Краска, указывая на перепуганную скво. – Она не будет тебя злить. Я хочу себе женщину, которая рисует много лиц. Мы обменяемся, тогда Много Лиц сможет жить со мной и у нее будет много лошадей.

– Она не моя скво, – отвечаю я. – Я не могу ее отдать.

Я поворачиваюсь к Уильяму, но тот уже мотает головой, широко раскрыв глаза, и мне не приходится объяснять ему, что предлагает Черная Краска.

– Для него большая честь, что ты выбрал его дочь, – вру я, чтобы не оскорбить вождя. – Но она очень дорога своим родным и всем этим людям. Отец не отдаст ее. Даже за всех лошадей и за всех скво.

Черная Краска хмурится, но дает знак несчастной девушке, чтобы вернулась к своим. Молодой воин, который вступился за нее, успокаивается. Черная Краска смотрит на нас, несколько раз возвращаясь взглядом к Наоми, а потом пожимает плечами и хватается за гриву лошади, будто готовится уехать.

– Мне же лучше. Из белых женщин выходят плохие скво, – заявляет он, а потом повторяет то же самое на сиу, и его спутники смеются.

Я не спорю. Я вообще ничего не говорю, просто стою не двигаясь и жду, что будет дальше. Через несколько секунд Черная Краска вскидывает руку, и племя двигается с места, окончив переговоры и оставив только краски в горшочках. Их провожают молчанием. Мужчины, женщины и дети прячутся в фургонах за нашими спинами, опасливо выглядывая из круглых окошек в холстине, пока дакота не удаляются.

Когда индейцы превращаются в полоску у горизонта, среди переселенцев поднимается оживленный гомон. Смех, полный облегчения, стремится к небу, как дым костров. Уэбб подбегает и обнимает меня за ноги, Уайатт издает торжествующий клич, Уильям хлопает меня по спине, как будто я всех спас. Уинифред призывает благословение Господне на мою голову, а Эбботт трубит в рог, чтобы повозки трогались, и все как будто в порядке. Но мы с Наоми остаемся на месте как вкопанные, пока всеобщее волнение потихоньку не затихает и люди не расходятся по местам. Мой гнев и страх никуда не делись, и мне хочется отругать ее, чтобы она поняла.

– Он хотел обменять ту девушку на тебя, – говорю я ей.

– Я так и подумала, – бормочет Наоми. – Что ты ему сказал?

– Сказал, что у меня и так полно скво, еще одна мне не нужна. – Я бросаю на нее гневный взгляд, качая головой. Ничего такого я ему не говорил, и она это прекрасно понимает, но моя тревога никак не отступает, а ноги до сих пор дрожат.

– И что, он правда отдал бы ее? – спрашивает Наоми.

Ее голос выдает такую же опустошенность, какую испытываю я.

– Да.

– А когда ты отказался, что он ответил?

– Сказал, что из белых женщин получаются плохие скво.

– Ха, – усмехается она. – Черная Краска и сам вряд ли хороший муж.

Я невольно фыркаю, не сомневаясь, что Наоми права.

– Черная Краска готов был меняться напрямую. Без лошадей. Женщину на женщину. Тебя на нее, – с упреком говорю я.

Она уже начала расслабляться, словно ничего важного не произошло. Я пытаюсь напугать ее, выставив все так, будто разговор зашел дальше, чем на самом деле:

– Он интересовался твоими веснушками. Хотел знать, есть у тебя такие же пятнышки по всему телу, как у его любимого пони.

– Ну тебе-то откуда знать.

Она произносит это раздраженно, и меня тут же окатывает волной жара, ярости и желания. Мне хочется высечь ее розгами. А потом обнять, пока никто не смотрит.

– Что еще ты сказал?

– Сказал, что твои родные не могут с тобой расстаться… и что ты не моя, поэтому я не могу тобой распоряжаться.

Наоми поворачивается, отводя взгляд от горизонта, за которым скрылись дакота, и смотрит на меня.

– Ты не можешь мной распоряжаться, Джон. Но я твоя, – произносит она, и я опускаю глаза, не выдержав ее взгляда.

Я не знаю, как с ней быть.

– Так обещай, что вспомнишь об этом в следующий раз, когда решишь вступить в переговоры с вождем воинов дакота, – умоляю я.

– Никто не пострадал, а ты остался при осле, разве нет? – возражает она, выпрямившись и упрямо выпятив подбородок.

– Да. Но нам повезло, что он не забрал тебя вместо него.

* * *