Потерянные сердца

– Можете, – настаивает Нарцисса. – Я подержу малыша. У меня есть множество платьев, выберете любое. Я немного коротышка, но без фижмы под юбкой подол будет длиннее. Есть одно, которое, по-моему, особенно хорошо подойдет. Я носила его, когда ждала младшего. Оно попросторнее.

Мама смотрит на нее разинув рот.

– А вы, Наоми, будете отлично смотреться в этом зеленом платье. Оно подходит под цвет глаз. Вы такая высокая и стройная. У меня есть немного кружева, можно будет обернуть вокруг шеи, если захотите. Или просто возьмете одно из моих платьев. Может, вам что-нибудь понравится.

Мы послушно следуем за ней, стараясь ни к чему не прикасаться. Она ведет нас в кухню, где мексиканка уже наполняет большую чугунную ванну горячей водой, от которой поднимается пар. Она несколько раз проводит рукой по воде, перемешивая горячую и холодную, и наконец одобрительно кивает. На столе стоят подносы с пирожными, покрытыми белой глазурью. Их так и хочется попробовать. В животе у меня начинает урчать, и Нарцисса подмигивает мне:

– Пирожные подождут до свадьбы. Но Мария приготовила для вас хлеб и масло. Еще есть сушеные яблоки и абрикосы. И сыр. Пожалуйста, угощайтесь.

– Но… – пытается возразить мама.

Я знаю, она беспокоится о мальчиках и о том, что они останутся голодными, пока мы объедаемся хлебом, сыром и абрикосами.

– Мы пока выйдем, чтобы вы помылись. Давайте мне малыша, – говорит Нарцисса, протягивая руки к Ульфу.

Ее энтузиазм заставляет маму умолкнуть, и она передает Ульфа Нарциссе. Та одаривает нас еще одной сияющей улыбкой и выплывает из кухни в сопровождении Марии. После их ухода мы с мамой несколько секунд изумленно молчим. А потом начинаем смеяться. Мы смеемся, схватившись за живот, смеемся, даже когда мама начинает кашлять, смеемся до слез. А потом еще немного плачем. Уже второй раз меньше чем за неделю к нам проявляют доброту незнакомые люди.

– Иди мыться первой, Наоми. Пусть тебе достанется вода почище, – настаивает мама, и я снова плачу, тронутая ее заботой.

Она пододвигает стул, как бывало, когда я, еще совсем маленькая, мылась в ванне субботним вечером. Я всегда мылась первой, до братьев, потому что от их мальчишеской грязи вода становилась мутной. Мама поливает мне голову, чтобы смыть мыло. Оно пахнет розой, и меня снова переполняет благодарность. Когда наступает очередь мамы, я точно так же помогаю ей, ополаскивая из кружки ее намыленные волосы, пока среди блестящих каштановых прядей не остается ничего лишнего, кроме серебристой седины.

– Однажды мои волосы станут такими же, – тихо говорю я, проводя по ним ладонью, чтобы согнать воду.

– Да. Но у тебя еще целая жизнь впереди. А сегодня тебя ждет новое начало.

Пока мы заканчиваем с мытьем, к нам заглядывает Мария, забирает нашу грязную одежду и оставляет выглаженные панталоны и нижние рубашки. Мы снова начинаем смеяться от восторга.

* * *

Сидеть негде, поэтому все стоят плотным полукругом на поляне, усыпанной цветами и окруженной деревьями. Уэбб пришел босиком. Он обходится без обуви с самого перехода через Биг-Блю. Его ступни стали жестче, чем лошадиные копыта, и насквозь пропитались грязью, но папа заставил его причесаться, а щеки у него до сих пор розовые от холодной воды из ручья. Мама постоянно латает дыры в его одежде, из-за чего он все больше и больше напоминает лоскутное одеяло. Как и все остальные: Уайатт, Уоррен, Уилл и папа. Они очень старались привести себя в порядок, это заметно, но долгий путь на всех оставил след.

Остальные семейства из нашего каравана тоже собрались здесь. Все в пыльной одежде, но с чистыми лицами. Эбботт, Джеб, Лидия и Адам, Элси и Гомер – все они улыбаются, будто я им родня. Даже мистер Колдуэлл пришел. Его седые волосы аккуратно разглажены над красным от солнца лбом, а Эмельда уже плачет. Горе и радость – сложные чувства. Любовь и потеря тоже, и я знаю, что слезы не всегда означают то, что кажется на первый взгляд. Я улыбаюсь, когда прохожу мимо нее, опираясь на мамину руку, и она улыбается мне в ответ дрожащими губами.

Нарцисса велела нам выйти в самую последнюю минуту. Она руководит торжеством точно так же, как руководила всем, что происходило сегодня. Папа тоже плачет, но смотрит он не на меня. Его взгляд устремлен на маму, одетую в лавандовое платье Нарциссы. Оно немного коротко ей в рукавах и узковато в плечах, но она вновь стала похожа на юную девушку. Ее волосы собраны на затылке, а спереди обрамляют лицо плавными волнами. Нарцисса дала нам обеим по букету белых цветов. Она сказала, что это тысячелистник. Такие же цветы растут по всей поляне.

Я стараюсь не смотреть на Джона. Я знаю, что он здесь и ждет меня. Уголком глаза я вижу, что он стоит рядом с пастором Кларком напротив всех гостей. Я боюсь, что если посмотрю на него, то не смогу держать себя в руках. Меня переполняют чувства, но я не хочу делиться ими ни с кем, кроме него. Я вдруг понимаю, почему он так скрытен, почему прячет все в себе. Потому что, если дать волю чувствам, они перестают тебе принадлежать. А я и так весь день плачу и чувствую себя потерянной.