Потерянные сердца

Я киваю и заставляю себя дышать ровнее, чтобы сдержать слезы. Мы не говорим об этом. Мы не озвучиваем свои страхи и предположения о том, что их могло задержать, но я знаю, что мамина голова тоже полна мрачных мыслей, и она, как и я, часто шепчет молитвы.

Ко всему прочему, у меня начались месячные. Кровь пропитывает панталоны, бедра трутся друг о друга, а поддерживать чистоту невозможно. Я говорю себе, что отсутствие Джона мне только на руку. Может, когда он вернется, все уже закончится и мне не нужно будет беспокоиться о нашей близости.

Мы проходим десять миль мимо кустиков шалфея и вулканических камней, прежде чем Эбботт трубит в рог и сворачивает с дороги в поисках родника, который непременно должен быть где-то рядом. Мы уже начинаем строить повозки вокруг жалкого клочка зелени в паре миль от дороги, когда папин фургон налетает на камень, и колесо ломается, а Элси Бингам, сидящая на Тюфяке, говорит, что вот-вот родит.

– Я не могу ехать дальше, – стонет она. – Мне нужно спуститься.

У нее начались схватки, и она боится упасть с мула. Мы с мамой помогаем ей спешиться и прийти в себя.

– Может, еще не скоро, Элси, – успокаивает ее мама. – У тебя первый ребенок, ты же слышала, как бывает. Лучше всего тебе сейчас отдохнуть, пока повозки остановились, а схватки еще редкие.

– Ладно, – кивает Элси. – Но… Если он не родится за ночь… вы останетесь со мной утром? Я знаю, что нужно идти дальше, но не уверена, что смогу.

– Уже темнеет, а у нас сломалось колесо, – говорит мама с легкой улыбкой. – Так что мы никуда не денемся.

– Что ж, слава богу, что колеса иногда ломаются, – вздыхает Элси.

– Мы с мамой тебя не бросим, – соглашаюсь я.

Я лишь надеюсь, что Джон и Уайатт не пройдут мимо. Они ведь не знают, что мы свернули.

Джон

Когда мулы начинаются шевелить ушами и водить носами, я выпрямляюсь на неудобных деревянных козлах и вглядываюсь в горизонт. Я весь день на него смотрю. Мы двигаемся на запад, солнце стоит высоко, а в воздухе висит пыль, поэтому дорогу плохо видно. Сегодня мы должны догнать караван, и внезапный интерес, проявленный мулами, заставляет мое сердце биться в предвкушении. Утром мы проехали Шип-Рок, и я нашел оставленный Наоми желтый лоскут и записку, прибитую к дереву. Она поставила дату и время выхода – вчерашнее утро, так что они должны быть уже близко.

– Ты что-нибудь видишь, Джон? – спрашивает Уайатт, жмурясь от солнца и сжимая зубы, на которых скрипит пыль. Он сидит на козлах рядом со мной, держа в руке ружье, как будто мы едем в почтовой карете.

– Нет, – качаю головой я. – Ничего не вижу. Но, кажется, мулы чуют, что Плут и Тюфяк где-то поблизости.

– Я думал, мы догоним их раньше, – говорит Уайатт. – Они ушли дальше, чем я ожидал.

Мы опаздываем. На несколько дней. Джефферсон Джонс выполнил обещание, но это заняло столько времени, что я уже готов был его убить. Он потратил целый день на возню в мастерской, потом еще целый день собирал повозку, пока не сообразил, что ему не хватает детали. Мы снова поехали к оврагу, где кузнец еще немного покопался, пока не нашел что искал, и так мы потеряли еще полдня. Под конец четвертого дня я сказал, что утром уеду и заберу мулов – всех до единого, – хоть с повозкой, хоть без нее. Джефферсон разозлился и от злости всерьез принялся за дело, так что к рассвету фургон был готов, а припасы погружены. Самсона я оставил себе, отдав вместо него Гуса, и кузнец не стал спорить. Я запряг остальных мулов, а Котелка и саврасого привязал по двум сторонам повозки.

Всю дорогу мы гнали изо всех сил, отдыхая лишь в самые темные ночные часы и вставая засветло. Мулы справляются, повозка до сих пор цела, а Уайатт бодр и весел. А вот я не справляюсь и совсем не весел, и, если бы не записки и лоскуты на деревьях, сообщавшие мне, что все в порядке, я бы, наверное, чувствовал себя хуже в сто раз.

– Они, возможно, еще далеко, – предупреждаю я. – Мулы чувствительны. Обычно они чуют все намного раньше остальных. Мы постепенно нагоняем караван и сейчас проходим через места, где он был совсем недавно. Может быть, в этом дело.

Но я даю мулам волю, позволяя им самим выбирать темп. Копыта шаг за шагом сокращают расстояние, и я крепче сжимаю вожжи, чувствуя, что животным не терпится пуститься в погоню. Когда они сами начинают замедлять ход, а потом и вовсе останавливаются, тяжело дыша в поднявшемся облаке пыли, я продолжаю сидеть на козлах, дожидаясь, пока все уляжется. Я окидываю взглядом окружающий нас простор, кустарники и скальные выступы, высматривая цепочку белых холщовых крыш на фоне приглушенных зеленых и коричневых оттенков августа. Но нас окружают лишь жара и безмолвие, и никого вокруг.

– Из-за пыли не разберешь, но тебе не кажется, что вон там дым? – спрашивает Уайатт, показывая на сероватое облако, поднимающееся справа от нас. Оно довольно далеко, так что невозможно понять, что горит. – По-моему, да. – Он втягивает носом воздух. – Чувствуешь запах?