Взлетев по лестнице на второй этаж, я вытащила сундук из-под кровати Лиззи. Его тяжесть была соразмерна его возрасту. Подарок Гарета был в упаковке, и сверху лежала горстка новых листочков. «Ими только и остается, что подтереться, — подумала я. — Никому не нужны, кроме меня».
Я потянула за ленту, и бумага снова соскользнула вниз.
А потом на внутренней стороне задней обложки я прочитала:
Я спустилась по лестнице и выбежала в сад. Дверь открылась, и Скрипторий поглотил меня. Нужные слова были уже напечатаны, но я хотела выбрать их значения сама.
Я обыскала ячейки и нашла сначала одно слово, потом — второе. На чистом листочке я написала:
На другой стороне я добавила:
Вернувшись в комнату Лиззи, я положила листок между стихами Руперта Брука.
— Она наверху, — услышала я с кухни голос Лиззи. — Готова поспорить, что сундук открыт, а кровать и пол завалены листочками.
На лестнице послышались тяжелые шаги Гарета.
— Ах, Руперт Брук, — сказал он, увидев сборник в моей руке.
— Ты оставил его у кровати.
Он положил книгу в нагрудный карман, даже не взглянув на нее.
— Нашла то, что искала? — спросил Гарет, кивнув на сундук.
На кровати все еще лежал его подарок, открытый на последней странице. Я крепко прижала его к груди.
— Ты знал, что я соглашусь?
— Я чувствовал, что ты меня любишь так же, как я тебя, но у меня не было уверенности, что ты скажешь мне «да», — сказал Гарет, обнимая меня. Потом он посадил меня на кровать Лиззи и сел на колени у моих ног. Мой словарь лежал у меня на коленях. — Я на каждой его странице, Эс, вместе с тобой. Это мы. И мы останемся здесь навечно, даже когда нас уже не будет.
Когда он ушел, я слушала, как его тяжелые ботинки ступают по лестнице, и я пересчитала все шаги. Он попрощался с Лиззи и, должно быть, сдерживал ее рыдания у себя на груди, потому что несколько минут доносились только приглушенные всхлипы. Потом кухонная дверь открылась, и я услышала, как Лиззи окликнула его.
— Обещай, что вернешься домой, Гарет. Я не вынесу, если она поселится в моей комнате навечно.
— Обещаю, Лиззи, — ответил Гарет.
Я сидела на кровати до тех пор, пока его поезд не уехал. Мои обожженные пальцы онемели — так крепко я прижимала его подарок к груди. Сундук все еще стоял на полу, и я наклонилась, чтобы положить свой словарь в колыбель листочков и писем.
И задумалась. Целый год он потратил на него, а я трудилась над ним годами. Все эти женщины, их слова. Они так радовались, когда я записывала их имена, и надеялись, что от них хоть что-то останется, когда про них самих забудут.
Лиззи уже выкладывала бутерброды на тарелку, когда я спустилась на кухню.
— Я думаю, они уже ушли с кладбища. Никто не будет упрекать тебя за то, что ты там не осталась.
Лиззи вытерла руки о фартук и обняла меня. Я бы стояла так вечно, но мне нужно было идти в Издательство.
Мистер Харт был в печатном цеху. Я догадывалась, что он откажется от бутербродов и разговоров после похорон. Стук машин и запах машинного масла — для него самый лучший бальзам против тоски. Гарет говорил, что с начала войны он стал все чаще появляться в цехах, и сейчас, застыв на пороге, я поняла почему. Мистер Харт, увидев меня, не сразу понял, кто перед ним. Когда он узнал мое лицо, он тяжело вздохнул и подошел ко мне.
— Миссис Оуэн.
— Пожалуйста, зовите меня Эсме.
— Эсме.
Мы стояли и молчали. Я думала о том, как тяжело было мистеру Харту потерять за одну неделю доктора Мюррея и Гарета. Возможно, он думал то же самое обо мне.
Я показала ему
— Пожалуйста, не злитесь на Гарета, мистер Харт, он сделал эту книгу для меня. Это слова. Слова, которые я собирала годами. Он напечатал их, пожертвовав обручальным кольцом, — я запнулась. Мистер Харт молча смотрел на словарь в моих руках. — Я надеюсь, он сохранил отливки. Мне бы хотелось напечатать еще несколько экземпляров.
Он забрал книгу из моих рук и прошел к маленькому столику в конце цеха. Станки продолжали стучать.
Я стояла позади него и смотрела, как он переворачивает страницы, проводя кончиками пальцев по словам.
Он с осторожностью закрыл словарь и положил руку на обложку.