Потерянные страницы

Муза обо всем догадался, но не подал виду и ничего не сказал. Пока Сандро был у меня, он даже не появлялся, лишь его адъютант несколько раз зашел ко мне в салон. Сам Муза очень переменился, похудел, глаза его запали. После каждой моей встречис ним состояние его все ухудшалось, он стал совсем другим человеком. Что с ним происходило, я не знала, он ничего не говорил мне. Когда я спрашивала его об этом, то не могла получить внятного ответа. Говорил, что у него много дел, и ему некогда следить за собой. Я все еще любила его, но уже совсем другой любовью. Как женщина я принадлежала Сандро, но его судьба, здоровье и дело были прямо связаны со мной, поэтому его такое состояние не было для меня безразличным. Я страшно переживала, его адъютант тоже ничего не говорил, видимо, он тоже не знал, что с ним происходит. Я не знала, как мне быть, если с ним что-нибудь случится, как одна я не могла справиться с таким большим делом. Летом, в конце июля, он вызвал меня. Я села к нему в экипаж, и в течение часа мы ездили по городу. После беседы он оставил мне деньги, сказал, что я несу расходы за Сандро. Я отказывалась, у меня был хороший доход от салона, но он настоял на своем. Что мне оставалось делать? Этим он дал свое безмолвное согласие на наши отношения с Сандро. Он только сказал: Постарайся, чтобы он не охладел к учебе.

Я забеременела. Возможно, кто-нибудь и подумает: чем женщине может быть интересен мужчина на десять лет младше нее, совсем неподготовленный к жизни юноша. Но не думайте так поверхностно. Ему было восемнадцать, но это был лишь его возраст, в остальном же он был мужчиной, настоящим, уверенным в себе мужчиной, с откуда-то взявшимся жизненным опытом и здравым мышлением, у которого можно было спросить о многом, и на которого могла полностью положиться любая женщина. Возраст указывает лишь на биологическое состояние человека во времени, а не на его способности, одаренность и черты. Он был настолько независимым в своем мышлении и действиях, что рядом с ним мне часто казалось, что он старше меня.

Сандро Амиреджиби

Накануне Сергей передал мне письмо и, в ожидании моей реакции, сел напротив меня на свою кровать.

«Князь, Вам уже исполнилось восемнадцать лет, и вы можетедержать ответ за свой поступок. Завтра, двенадцатого октября, в шесть часов утра я жду вас в Лермонтовском сквере в сопровождении вашего секунданта. Надеюсь, Вы не проявите слабоволия, и те многие версты, пройденные мною для встречи с вами, непропадут даром. Д.С.» Я дважды перечитал письмо, неприятноечувство овладело мною сразу же. С этого дня для меня начиналасьновая жизнь. Но я не чувствовал страха, наоборот, я думал, хотьбы поскорее наступило утро, чтобы покончить со всем этим.

Я вновь перечитал письмо, и та манера, в которой оно было написано, заставила меня подумать: Опять фанфаронится! Тогда такзвали его в училище. Я поднял голову и встретился взглядомс Сергеем, он спокойно ждал меня, он ничего не сказал и даже неспросил, что я собираюсь делать. Я знал, что дуэль состоится. Этобыло неизбежно с первых же секунд, как я прочитал письмо. Сергей должен был быть моим секундантом. Об этом мы договорились еще тогда, когда Сахнов бросил мне вызов.

– Кто тебе дал это письмо? – спросил я.

– Гапо Датиев.

– А кто дал его Гапо?

– Дима (Дима – это герцог Лейхтенбергский). Я не знаю, ктоему передал это письмо, но, как видно, оно прошло через несколько рук.

– Ты прочитал его?

– Да, прочитал. Я уверен, что и все остальные тоже прочитали.

– Надо разузнать, кто был первым, кому попало это письмо, и кто его передал этому первому от имени Сахнова. Если об этомписьме известно многим, то это плохо.

– Постараюсь узнать, – сказал Сергей и ушел. Мысли унеслименя куда-то вдаль, и я будто увидел, как изменится вся мояжизнь. Тогда я подумал и о дяде, о его категоричном требованиив любом случае отказаться от дуэли. Сейчас этот прикованныйк постели человек вряд ли мог помешать мне каким-нибудь образом, но я все же чувствовал некоторую неловкость перед ним. Не могу сказать, откуда во мне взялась внутренняя уверенность в том, что я не только не мог отказаться, а наоборот, я должен был обязательно принять эту дуэль и одержать в ней верх. Я не воспринимал Сахнова, как врага, но в душе, сам не знаю почему, я испытывал к нему какую-то ненависть. Кто не шалил в детстве или юношестве, или не совершал плохие поступки? Но за это их не могли ненавидеть.

Потом я подумал о Лидии и нашем будущем ребенке. Больше всего я переживал за них. Меня успокаивала лишь уверенность в том, что Лидия с пониманием отнесется к моему решению. Ей тоже не нужен был трусливый муж. Я уже думал обо всем: и о тюрьме, и о тех проблемах, которые ожидали меня. Не знаю, почему человек надеется на чудо, когда по своей воле идет на эшафот, но я думал обо всем, кроме смерти. Не знаю, почему, но я был совершенно уверен, что он не сможет убить меня.

Сергей вернулся только через полчаса.