Потерянные страницы

– Ты прав, Габро, здесь тоже бывает. Вот и отняли у него ключи, потом раздели и в его одежду одели Тухарели, художник приклеил ему усы и сделал его настолько похожим на коменданта, чтони один из этажных надзирателей не смог отличить его, когдаон заходил на корпус. После того, как комендант был взят, дверьнашей камеры вновь открылась, вышел Дата, а вместе с ним и весьсостав комитета, и еще несколько человек. Когда нам открылидверь камеры, мы все побледнели. Наше ожидание, что Дата несможет сделать этого, не оправдалось. Оставалось только действовать. Я перекрестился перед выходом – где тонко, пусть там и рвется, – пробормотал я и переступил порог. Мне показалось, чтоя раньше других пересилил волнение. Спустя некоторое времямы взяли под свой контроль все этажи. Все это произошло абсолютно четко, без всякого шума, мы действовали очень чисто.

Потом мы поместили начальника тюрьмы Коца и этажного надзирателя, бывшего палача, в полуподвал, где находились карцеры.

Коца мы сначала бросили к мужеловам.

– Ха-ха-ха! – смеялись воры и все вслед за ними, – вы его действительно бросили к ним? – задыхаясь от смеха бросил Габро.

– Да, бросили, но потом Дата и Фома перевели его в карцер, гденаходился надзиратель.

– Э-э-э! – зашумели все вместе, – что вы наделали?! – Не одобрили они наш поступок.

– Ну, что поделаешь, так было нужно, не становиться же похожими на него.

– Любите вы, политики, чистоплюйство. – Помотал головой Габро.

– Да, наверное, не без этого, но скажу вам одну вещь, надо быловидеть лица тех людей, которым мы открывали двери камер, и выводили их оттуда. Они стояли ошарашенные, смотрели на нас изумленными глазами и не могли понять, что происходит. На этостоило посмотреть.

Андращук вошел в азарт, он видел, что полностью завладелвниманием слушателей, даже пить не просил никто, а я в это время лежал ничком на постели, слушал его, и все мои чувства, перемешавшись, бурлили во мне. Рождение сына будто придало мнесилы, я был окрылен, и чувствовал большую ответственность, ноистория об отце, услышанная здесь совершенно случайно, полностью перекрыла эту радость. Я представил себя на его месте и содрогнулся. Я закрыл глаза, его лицо предстало передо мной, ончто-то говорил мне, но я не мог расслышать его слов, так как, в камере стоял оглушительный шум. Потом на его месте появилосьлицо маленького Давида, которого я еще не видел, но я сразу нашел какое-то сходство между ними. Новая волна шума привеламеня в сознание, вся камера хохотала. Андращук рассказывал, какони отразили несколько атак казаков или жандармов: сначала онизаставили их бежать под струями горячей воды, потом они с головы до ног облили их фекальными массами. Какому-то полковникунадели на голову бочку с фекалиями и пинком по зад вытолкнулиза ворота тюрьмы. Все смеялись до слез, еле переводя дух. Заглянулнадзиратель, но они так были увлечены, что даже не заметили егоприхода и не обратили внимания на него. Наверное, он не смогпонять, что произошло с этими серьезными людьми. Постоял некоторое время, посмотрел на нас, и оставил в покое. Андращуктак красочно рассказывал эту историю, что каждый из нас довольно четко представил себя участниками этого бунта. Было видно, что никто никогда раньше не слышал подобных историй, да и где они могли их услышать. Петр Иванович и сам волновался, он заново переживал всю эту историю. Иногда он вскакивал со своей койки, начинал ходить взад-вперед, и так продолжал рассказ. Слушатели не только схватывали каждое его слово, но и следили за каждым его жестом, боясь пропустить хоть одно движение.

Много смеялись в камере и над тем, как во времена «ортачальской демократии 1[1]» совещательный орган бедолаг и быдла создал профсоюз работников питания, сан-гигиенистов и медработников. Оказывается, и мужеложцы потребовали создать свой профсоюз. Вот где было-то смеху! Смеялись все до упаду.

– А не попросил ли кто-нибудь создать профсоюз неверных жен и мужей? – с хохотом спросил Костлявый.

– Нет, до этого дело не дошло.

– Это потому, что нашего пострадавшего не было там, – все посмотрели на Кулябко, и вновь раздался взрыв смеха.

Про этого Кулябко я вамв двух словах, позже расскажу.

Во время всеобщего гомона и веселья я почувствовал, что кто-то прикоснулся к моему плечу. Я даже не посмотрел кто это был, не отреагировал, но я все же догадался, что это был Андращук.

Довольно долго продолжался рассказ об этой истории, прошели ужин, на него ушло всего пять минут, и вот уже все слушалиновую историю про совет то ли быдла, то ли швали. Все это времяя не поднимал головы с подушки, тоска и удручающие мыслибудто покинули меня в этом шуме, но я все равно лежал спинойк остальным. Я слышал все, смешного было действительно много, но мне было не до смеха. Потом Андращук сказал: