Потерянный альбом

— Но что она хотела от меня, вот что было непонятно; допустим, я ее приглашаю, и выслушиваю в своей гостиной, но что ей дальше нужно от меня — это не выходило из головы; чего ты ожидаешь от меня в связи с тем, что рассказываешь, сижу и думаю я…

— И я захожу в кабинет, и на дальнем конце дивана сидит мой отец, смотрит телевизор, что-то по KTGE; я слышу отчетливые голоса, смех в студии, и спрашиваю его, Хочешь, включу свет?: Нет, говорит он, все нормально; Может, хотя бы лампу? говорю я; но, когда он в ответ просто продолжает смотреть, я и не знаю, что делать; тогда говорю, Мне тут где-то попадалось, что смотреть вот так, в темноте, — вредно для зрения; а когда он просто продолжает смотреть, не отвечая, я смотрю на оранжевое и бледно-желтое свечение на его лице; из-за него он выглядит влажнее и морщинистее; потом, без предупреждения, он встает и проходит мимо меня, потом — через гостиную; и все это время единственный свет в доме — от уличного фонаря снаружи, через окно гостиной, серебривший одну половину отца; потом отец направляется на кухню, где только свет от холодильника, заливающий его наклонившийся силуэт спереди; и он возвращается через гостиную, освещенную только с улицы, в комнату, на свой конец дивана; там устраивается поудобнее; потом снова смотрит телевизор, — и его лоб мрачнеет, когда он погружается в зрелище; даже в темноте я вижу, что из холодильника он ничего не взял…

— Я знал; все мы знали; концерт не случился; с самого начала группа слегка не попадала в строй, в суть; мы просто не могли найти себя, и, как бы я ни поддавал бит на малом барабане, никто как будто не мог подстроиться; не то чтобы публика жаловалась — отплясывали, как в последний раз, — но мы-то знали: мы играем по нотам, но не играем музыку; просто нет этого ощущения ансамбля, единого организма, который дышит, как одно целое; и, вполне очевидно, нас всех это расстраивало: во время перерывов мы держались друг от друга подальше, расходились по отдельности что-нибудь перекусить или выпить; я на перекурах в основном сидел один за баром, и, должен отметить, так почти никогда не бывает; потом, когда концерт кончился, когда мы закруглились на Don’t Go Way, Nobody, нашем традиционном и всеми обожаемом финале, ко мне подошел Джейк — именно Джейк, самый беззаботный из нас, — ко мне подошел не иначе как Джейк и начал бухтеть; он запорол пару высоких нот, сказал он, и налажал в начале, а теперь думал, будто если поговорить об этих совершенно незначительных ошибках, то это их исправит; я пытался его успокоить, обратив внимание, что и сам не очень рад тому, как не попадал по педали басового барабана на Skeleton Jangle; такой уж вечер, пришли мы к выводу: что-то лето не задалось; но потом Джейк все не мог остановиться, тараторил, что группа какая-то разболтанная, что мы плывем, что звук у нас — как он выразился — тонкий; и тут он меня удивил: недолго поглядев вслед последним расходящимся из зала зрителям, сказал, что, может, спасти ситуацию можно, если найти гитариста; хороший полуакустический «Рикенбакер» в четыре четверти изменит все, сказал он: у нас будет костяк, к нам вернется костяк; и я просто такой Так, знаешь, минутку; а Джейк мне Эй, да нормально все будет; и я такой Ой, брось, Джейк: это слишком многие не одобрят; и Джейк робко сказал Ну слушай, уже прошло много времени…; и я на него посмотрел, просто посмотрел на него в его коричневой кожаной куртке, и потом сказал Знаешь, вся задумка была в том, чтобы помнить, чтобы оставить след, даже отсутствующий; и Джейк потупил глаза и такой Ну да… наверное…; и потом поставил свой футляр и сел на него, и я видел, что ему уже самому неприятно, что он об этом заговорил; так что я решил его взбодрить, а заодно и себя, если на то пошло; и сказал А кроме того, как же название?; об этом ты не подумал?; мы уже настолько известны как «Нонет Минус Один», что если кого-нибудь добавим, придется зваться «Озаркский Нонет Минус Один Плюс Один»; а это, сам понимаешь, никогда не прокатит; и Джейк рассмеялся, и махнул рукой, и сказал Да уж; а потом, когда встал, все уже, очевидно, прошло; он забрал свой футляр для трубы и ушел; и я был рад, что все прошло; должен сказать, я был очень рад…

— И знаешь, я все это слышу — я стою в очереди в «Аптеке Джинеси», слышу людей и не могу поверить своим ушам; стою и думаю — не верю своим ушам; конечно, мне не хотелось лезть в разговор, вмешиваться или что-нибудь говорить, но мне просто не верится; а потом это настолько отвлекло, что я даже забываю достать деньги, когда уже…

— Меня ошеломило неверие; как только мы договорили по телефону, оно окружало меня, атмосфера от него сгустилась и покалывала; и мне просто пришлось присесть на свою кушетку в гостиной, среди растений, пристенных столиков, пианино и ламп, поскольку эта тяжесть, эта грозовая туча неверия — ее…