Потерянный Ковчег Завета

На Рувиме были светлый, почти белый костюм, чистейшая панама, а бороду он подстриг так, как теперь модно у мусульман. От его ортодоксального вида не осталось и следа. На коленях у него лежали четки — тридцать три бирюзовых бусинки, — какие в ходу у немолодых египтян; на ногах красовались броские туфли крокодиловой кожи.

— Это уж слишком, — пробормотал я, кивнув на его обувь.

— Я решил, что стоит чуточку замаскироваться. Сегодня, перед тем как за тобой заехать, я встречался с очень важными учеными-мусульманами из университета Аль-Ажар — по поводу рукописей, которые я купил в Лондоне на прошлой неделе. Вот я и оделся как богатый коллекционер. Да я и есть богатый коллекционер. Паспорту меня голландский, и вообще я стараюсь как можно меньше походить на израильского еврея, который намерен подорвать фундамент мечети Омара. В Аль-Ажаре, боюсь, таких не любят.

И он расхохотался.

Следующие двадцать миль, пока мы ехали из аэропорта в «Мена-Хаус», Рувим рассказывал о своей недавней беседе с израильским экстремистом по имени Иегуда Этцион, который в тысяча девятьсот восьмидесятом году планировал взрыв мечети Омара — как способ саботирования Кемп-Дэвидского соглашения. Этцион понимал, что в случае удачи на Ближнем Востоке развернется война, и был убежден, что евреи сокрушат арабов. Теперь он боролся за строительство третьего Храма, которое, по его мнению, ускорит приход Мессии.

— Слышал, — вставил я. — Он спятил.

— Конечно. Но с возвращением Ковчега все это станет не нужно. Если Ковчег найдется, даже господствующее среди евреев мнение — а оно всегда балансировало между рационализмом и религиозной сентиментальностью — склонится к мысли о третьем Храме. Полагаю, то же самое можно сказать и о мусульманах. Они, как и мы, станут почитать Храм.

Я нерешительно кашлянул.

Рувиму удалось найти несколько весьма интересных арабских текстов, в которых как о центре ислама говорится не о Мекке, а о Иерусалиме. Ученые в Аль-Ажаре сначала были в некотором шоке, говорили с ним уклончиво, но, кажется, все же заинтересовались.

— Настоящий динамит.

— Как так? — вздрогнул я.

— Эффект будет, как от разорвавшейся бомбы — когда новость просочится наружу. Если им придется изменить направление молитвы, как это однажды уже произошло при Пророке, то все три великие религии — иудаизм, христианство и ислам — воссоединятся. Все будут возносить молитвы в одном и том же направлении. А отсюда уже только шаг до того, чтобы мыслить в одном направлении.

Рувим сильно разволновался из-за этих рукописей. Судя по его описанию и по фотографиям, которые мы рассматривали, сидя на заднем сиденье «мерседеса», они были довольно старые и подлинные. Однако я почти не сомневался, что изготовил их, пусть и в древности, некий еврей, обращенный в ислам и тоскующий о прежней вере. Это, конечно, существенно уменьшало ценность рукописей, а точнее — полностью их обесценивало. Прежде чем составить точное мнение, я хотел взглянуть на сами документы, а потому лишь выразил требуемую долю энтузиазма и не стал ничего говорить.

Когда мы приступили к обеду, я рассказал Рувиму про наш разговор с Наки и частично про «Трактат о сосудах Храма», согласно которому Ковчег вывезли куда-то в Аравию вместе с огромной грудой ценностей. Мы заказали какие-то восточные салаты, нильского окуня и, по моему предложению, бутылку египетского белого вина «Обелиск». Рувим попросил, чтобы сомелье откупорил вино, а как только тот отвернулся, убрал бутылку в портфель и, к моему беспокойству, извлек оттуда непривлекательную бутылочку без этикетки с красной жидкостью.

— Кошерное вино, — шепнул он. — Я отпарил этикетку, чтоб никто не догадался. — Рувим достал французский штопор и, сморщившись, откупорил бутылку. — Отлично. Теперь могу пить с чистой совестью. А ту бутылку, если хочешь, возьми с собой.

Однако до этого не дошло. Я с удовольствием выпил почти весь золотистый «Обелиск» с характерным для него слабым ароматом соломы и легким оттенком крыжовника, а Рувим приналег на красное кошерное вино, которое он любит — или делает вид, что любит.

Мы проговорили до поздней ночи. Я пересказывал подробности «Трактата о сосудах Храма» и вспоминал, как в Оксфорде тешил себя надеждами, что документ этот поможет в наших поисках. Рувим уже знал содержание трактата от одного из людей, нанятых специально для исследования еврейских текстов, и даже приобрел себе экземпляр в отличном переплете у какого-то антиквара в Амстердаме. По мнению Рувима, мы с Наки сделали скорее всего правильный вывод.