Потерянный кров

Панический сигнал тревоги — удар автоматом в стекло — спас Адомаса. Воспользовавшись замешательством партизан, он метнулся к двери и одним прыжком оказался за порогом. Едва не ударился о противоположную стену — так легко поддался замок. Грохнули выстрелы, послышались вопли. Кто-то бросился вдогонку, бешено строча из автомата. Но Адомас уже выскочил в коридор. Отсюда — на кухню. Нашарил люк погреба, приподнял его и по обшарпанной цементной лестнице скатился куда-то в темноту. Разумнее всего было отсидеться тут, пока поместье не займут немцы, но чем дальше он уходил от смерти, тем пуще ее боялся. Ему казалось, что партизаны так и кишат вокруг, а немцы на дороге — дело неверное; вдруг это проезжающая часть, которая может преспокойно укатить дальше, не обратив внимания на перестрелку, Марюс перевернет вверх дном весь дом, будет держаться до последнего выстрела, но отыщет его, Адомаса.

Осторожно открыл оконце погреба и, трясясь от нервной дрожи, прислушался. Выстрелов не было слышно; неподалеку ревел мотор приближающейся машины. Громыхнул взрыв, словно откликнувшись на него, застрекотали автоматы, заговорил пулемет. Небо — черная дыра — побелело, словно в деготь кто-то вылил крынку молока.

Адомас не помнит, как выбрался во двор, продрался через густой куст сирени, скрывавший окно полуподвала, и, наконец перебежав сад, оказался за высоким частоколом в чистом поле. Он просто обезумел от страха. Уже понимал, что спасен, но не мог охватить этого ни чувствами, ни рассудком; все случившееся казалось чудом — тебя опустили в могилу, а ты сбросил крышку гроба. Скорее из ямы, пока могильщики не схватили тебя и не запихали обратно!

Поначалу он, по-видимому, бежал по клеверищу или неперепаханному жнивью. Земля пружинила, хрустела под ногами, как битое стекло, и временами то задиралась кверху, то куда-то пропадала, и он, потеряв равновесие, шлепался на живот в мерцающую темноту. Где-то провалился по шею в ледяную жижу. Канава, полная до краев, топкая, с отвесными краями, но, к счастью, заросшая ивняком; уцепившись за ветки, он кое-как выкарабкался из этой адовой глотки. Наконец глаза привыкли к темноте и стали различать очертания крупных предметов, но все равно какая-нибудь мерзость выскакивала откуда-то и сбивала его с ног.