Потерянный мальчишка

Наверное, Питер прочел что-то по моему лицу – или догадался по моему молчанию. Я увидел короткую вспышку паники в его прохладном взгляде – где, как он думал, никто ее не сможет увидеть. Если он не остережется, то лишится мальчишек. Остальные последовали бы за мной, и он это понимал: ведь это я о них заботился, за ними присматривал. Я, а не Питер.

В итоге его приключения ничего не будут значить. Мальчишкам не понравится умирать от голода просто потому, что Питеру не захочется возиться с заготовкой еды.

– Ну ладно, – сказал он так, словно я не стоял с ним нос к носу, весь в крови и ярости. – Дело сделано, так что, наверное, придется тебя простить. В конце концов ты ведь не знал про договор, и, думаю, я смогу убедить их предводителя в том, что тебя спровоцировали. И вообще мне надо поговорить с ним насчет того, что его солдаты заходят в лес.

– Ты вроде сказал, что не можешь с ними разговаривать, – процедил я сквозь зубы.

Я точно никогда раньше вот так не разговаривал.

Мальчишки тоже это заметили, потому что замолчали и застыли, словно внезапно заметили присутствие медведя или еще чего-то большого, зубастого и голодного.

Я почувствовал что-то, исходящее от Питера – не гнев, вроде бы, но что-то сильное и мощное, что он раньше никогда против меня не обращал. Эта сила скатывалась с него, толкалась в алое марево, окружившее меня, искрило об него.

Кое-кто из мальчишек охнул и попятился. В воздухе сгущался запах – тот запах почти горелого, который предвещает грозу.

Капелька крови скатилась у Питера с уголка губ, но повредило ли ему усилие моей воли или его давление на меня, я не знал. Я знал только, что во мне нечто потайное и дикое воет – воет, требуя еще крови, говорит, что ее всегда будет мало.

– Тебе прощается – на этот раз, – проговорил Питер – и мне показалось, что теперь слышу его только я один. – Но только на этот раз, потому что ты – Джейми, и я вижу, что ты расстроен. Но никогда больше. Если попытаешься их у меня забрать, я отрежу тебе руку.

– Никогда мне не ври, – сказал я. – Никогда.

Я ему не угрожал, потому что хоть эта скрытая часть меня продолжала требовать его крови, оставалась и та часть меня, которой было больно, когда я вспоминал, как мы были только вдвоем, и как мы были счастливы.

Питер почувствовал перемену, мой усмиренный гнев и, криво улыбнувшись, отвернулся, нисколько не боясь, что я всажу ему в шею свой нож.

– Я сожгу Многоглаза, – сообщил я его спине, – и проложу дорожку из крови к пиратскому лагерю, подальше от леса. Это хотя бы на время собьет Многоглазов с толку, особенно раз они думают, что у нас договор.

Питер повернулся ко мне, не обращая внимания на издевку: его лицо преобразилось. В глазах горело предвкушение приключения.

– Должно получиться очень весело! Гораздо лучше тупого налета. Лопну от смеха, если громадный старина Многоглаз завалится в пиратский лагерь и сожрет толстяка-капитана. Этот пират так разжирел, что биться с ним стало не интересно. Что скажете, парни? Проложим дорожку для Многоглазов?

Ответом стало какое-то неохотное бормотание, а не восторженные крики, которых явно ожидал Питер. Большинство новеньких (и немало стареньких) бросали взгляды то на труп Многоглаза, то на меня. Было совершенно ясно, что у них не было желания повторить такую стычку, особенно если в результате они повторят судьбу Гарри: сгорят изнутри от яда и истекут кровью.

– Это не сработает, если мы все прошествуем по прерии и берегу, оставив за собой след, – сказал я. – На самом деле это работа для одного или двоих.

– Тогда мы станем этими двумя, – объявил Питер, забрасывая руку мне на плечи, как будто между нами ничего не произошло.

Я вывернулся из-под его руки и согласно кивнул, потому что все еще не доверял своему голосу – не до конца. Его поведение не отличалось от того, как он себя вел обычно, но это все равно мне не нравилось.

Питер сделал вид, будто не заметил моего недружелюбия, но я-то знал, что он заметил.

– Кивок, Туман, уводите остальных к дереву.

Он махнул рукой, отпуская их. Было видно, что все они рады идти домой, а не с нами. Появление Многоглаза испортило им настрой на приключение.

Это снова заставило меня забеспокоиться о походе в пиратский лагерь с новенькими. То, что мы не пошли сегодня, не значило, что мы не пойдем в ближайшие дни, когда Питеру снова втемяшится в голову, что сразиться было бы весело. Пираты, как и Многоглазы, не были настроены проявлять к мальчишкам милосердие.

Единственным разочарованным оказался Щипок, чьи ушибы сегодня выглядели хуже, чем прошлым днем. Сломанная скула опухла и поднялась к глазу, так что этот глаз стал казаться еще меньше и подлее. «Надо бы кому-то этим заняться, – подумал я. – Свести кости обратно, чтобы они срослись правильно». Вот только делать это умел только я, а мне не слишком-то хотелось.

Здоровым глазом Щипок следил за мной, и я прочел в нем ожидание. Он будет ждать, когда выпадет шанс мне навредить – и воспользуется им.