Сначала меня разбудили крики и улюлюканье, а потом ветер принес запах моря, опережая их. Они ошалело вывалились из леса на поляну, и многие повалились прямо на месте, как только увидели дерево.
Я сел и ухватил за лодыжку Тумана, который шел мимо вприпрыжку, переполненный русалочьими песнями.
– Где Питер?
– Отправился в Другое Место, – ответил Туман. – Сказал, что надо найти новых мальчишек вместо Гарри и Дела.
Я отпустил Тумана, а он рухнул на колени, а потом ничком и захрапел, еще не успев ткнуться носом в землю.
Питер отправился в Другое Место без меня… опять. В прошлый раз он притащил Щипка, прекрасно зная, что я этот выбор никогда не одобрю. Теперь стало ясно, что это было сделано для того, чтобы найти мальчишку с нужным характером – такого, который спокойно перережет горло пятилетке.
Я снова уложил Чарли (поднятый парнями шум заставил его сесть, протирая глаза), и вскоре он уже спал, как и все остальные. Воздух наполнился сонным дыханием мальчишек, их сны припорошило светом луны.
Я не спал весь остаток ночи, наблюдая за этим холодным глазом и гадая, с какими мальчишками Питер вернется на этот раз.
Их оказалось трое, а не двое, чтобы заменить Гарри и Дела. Лишний, как я догадался, должен будет заменить того из нас (Щипка или меня), кто проиграет Битву. Питер решил избавить себя от лишнего путешествия.
Первого звали Грач, и он был похож на Кивка и Тумана: маленький, энергичный, драчливый. Очень скоро он стал постоянным участником их игр и драк, словно их с рождения было трое, а не двое. Не успели мы опомниться, как стали говорить «тройняшки», а не «двойняшки».
Второй паренек был Чуток: мы прозвали его так, потому что он оказался худым, неразговорчивым и в целом более задумчивым, чем те мальчишки, которых обычно выбирал Питер. В конце концов мы нашли бы применение и для паренька вроде Чутка, вот только вряд ли он смог бы долго продержаться с такими-то качествами. По крайней мере, так я сказал себе позже, когда его хоронил.
А третьим мальчишкой был Сэл. Сэл носил коричневую кепку на коротких черных кудряшках, и синие глаза его всегда надо мной смеялись. Они сотнями разных способов говорили мне, чтобы я прекращал быть таким серьезным и веселился: ведь для этого остров и есть.