Его увлечение и радовало меня, и тревожило. Насколько серьезно это чувство? Чаровница не всегда годится в жены… Когда-то я нарушил традицию, согласно которой родители устраивают браки заранее и без участия детей. Почему? Я запрещал себе следовать Панноаму: высокое социальное положение не дало надежного результата, ведь в союзе с Миной я потерял годы, живя унылой жизнью, и я не желал Хаму подобной участи. Однако я и упрекал себя в этом. Разве сын выберет лучше, чем отец?
Хаму не терпелось сочетаться законным браком, и он настаивал, чтобы я познакомился с Фалкой, на что я поспешно согласился, чтобы мы с ним поскорей успокоились.
Едва войдя в дом, где ее сородичи подготовили именитому гостю достойный прием, я тотчас заметил растерянность Фалки. По мере того как мы с Хамом приближались, она переводила взгляд с Хама на меня и обратно – ее глаза непрестанно бегали туда-сюда. Когда я обратился к ней, она растаяла от удовольствия, ее щеки зарделись, она опустила веки, и во время нашей беседы ее руки не находили себе места, то и дело прикасаясь то к волосам, то к губам, то к шее. Она не говорила, а ворковала, хихикала, вздыхала, улыбалась и замирала, бросая на меня взволнованные взгляды. Я даже углядел, что кровь прихлынула к ее груди, и на ней выступили алые пятна. К счастью, ослепленный любовью, Хам не заметил, что я полностью затмил его образ в глазах его потрясенной избранницы.
При первой же возможности я вышел из дома, дабы пресечь эти недопустимые знаки внимания. Мой сын влюбился в кокетку! Несмотря на то что я долго сторонился женщин, мне стразу стало ясно, что я пленил Фалку. Я чрезвычайно нравился ей. Если бы нас с ней оставили наедине, она тотчас кинулась бы в мои объятия.
Я был раздосадован, огорчен и раздражен и решился быть откровенным со своим сыном: он увлекся вертихвосткой, которая любит мужчин, а не мужчину, которая любви предпочитает любовника. Фалка обманет его, будет ему лгать, а если он добьется ее руки, его ждет унижение, предательство и коварство. Во мне бушевал гнев. В случае, если Хам не поймет, ему придется подчиниться: я потребую разрыва!
Тирца, мать Фалки, нашла меня за домом.
– Возможно ли это? – прошептала она.
Я недоверчиво, хмуро и нелюбезно смотрел на нее. Она продолжала:
– Почему отец выглядит так же молодо, как сын? Ты ведь его брат, верно?
Я с раздражением отмахнулся.
– Фалка в страшном смятении, Ноам. Как и все мы. Но ее потрясение переходит в неловкость: то, что она ценит в сыне, она видит в отце. Это ее расстраивает. Я говорю тебе об этом, потому что сама она не решится признаться.
Удивленный ее словами, я внимательней посмотрел на эту женщину. Тирца была изящной и худой, с исхудалым лицом и глубоко посаженными глазами. Серые круги и морщинки под глазами придавали ее взгляду невероятную силу. Смятение свидетельствовало о ее искренности.
– Ты выглядишь всего на год или на два старше своего сына.
– Мои мать и дядя, вся моя деревня подтвердят, что я растил его с самого начала.
– Вы выглядите одинаково. Твоя зрелость проявляется только в словах и поведении. Никогда не видела ничего подобного.
Я отвернулся. Что ей ответить? Как объяснить необъяснимое? Моя затянувшаяся молодость впервые вызвала кривотолки. То, что до сих пор было гордостью моей семьи, теперь грозило разрушить ее. Я вдруг стал помехой собственному сыну.
Умная Тирца с уважением отнеслась к моему молчанию, а затем поинтересовалась:
– Если Фалка и Хам поженятся, где они будут жить?
– Под моей крышей.
– Я против того, чтобы моя дочь жила под твоей крышей!
Она раздраженно продолжала настаивать:
– Не заставляй ее. Я не хочу, чтобы твое преимущество… твоя странность… сбили ее с толку, постоянно смущали, даже хуже… превратили ее в… в другую.
Я был потрясен тем, что говорила Тирца.
– Фалка обожает Хама, – добавила она. – Как же ей не принять в своем сердце его двойника?
Благодаря ее прозорливости я догадался, как мне следует поступить. Моя невестка принадлежит к благородному племени. Они поселятся в моем доме. А я отправлюсь в долгое путешествие.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас!
– Чтобы они успели сделать ребенка?
– Чтобы они успели сделать одного или двоих детей. Чтобы семья успела укрепиться. Чтобы я успел постареть.
– Спасибо, – только и ответила она.
Она протянула ко мне руки, чтобы скрепить наш уговор. Я подчинился ритуалу. Как ответственные отец и мать, мы оба ощутили облегчение.
Она опустила руки и спросила, глядя мне прямо в глаза:
– Скажи мне: ты действительно отец Хама?
– Клянусь тебе, Тирца.
– Значит, ты мой ровесник?
– Я твой ровесник, Тирца.
Она вздрогнула. Зябко потерла ладонями голые плечи, чтобы согреть их. Я, помимо своей воли, задержал взгляд на сухих, узловатых и воспаленных пальцах, растирающих увядшую кожу ее локтей.
Заметив это, она грустно улыбнулась:
– Счастливого пути, Ноам. Я тоже буду рада, если больше никогда не увижу тебя.
Тирца вернулась в дом.