Потерянный рай

– Не понимаю вашей одержимости сражениями… В случае несчастья я не стану врагом других людей – напротив, буду им помогать.

– Всем помочь невозможно! – возразил Мармуд, прихлопнув комара у себя на виске.

– Надо пытаться.

– Это несбыточно! Нереально! Лучше спасти двадцать человек, чем всем сдохнуть! Без правительства, полиции и армии мы погрязнем в войне каждого против каждого.

– Так вы что, не верите в человеческую солидарность?

– Нет!

– Выживут только сильнейшие, – добавил Шарли.

– Я не разделяю ваших идей, – возразила Мари. – Быть защитником природы – это значит хотеть спасти людей, животных и планету.

– Я не защитник природы, – взорвался Мармуд, – я сурвивалист!

– Мы сражаемся за свое выживание, – подчеркнул Шарли.

– Когда Ной построил ковчег, чтобы спастись от потопа, – напомнила Мари, – он хотел защитить все живые существа.

– Неужели? – издевательски заметил Шарли. – Однако он забрал только свою семью. Вот и мы так же: мы заботимся о своей семье, о сурвивалистах, даже если они нам не кровные родственники.

– А остальные люди будут вашими врагами?! – воскликнула Мари.

– Существуют избранные, которые готовятся, и пропащие, которым плевать. Я не допущу, чтобы пропащие ограбили избранных. Пропащие пропадут. Избранные победят.

Мари притихла, Шарли занялся раскуриванием сигареты, Мармуд яростно скреб шею, и ногти оставляли на ней багровеющие полоски. С помощью пожирателя кузнечиков Клода Джеймс дипломатично сменил тему разговора.

На прощание все обнялись, раскланялись и разъехались по домам.

Когда оставшиеся разбрелись кто куда, Ноам заметил, что Джеймс забыл на пне свою брезентовую куртку, и прихватил ее, чтоб отнести в дом; по дороге он нащупал карман, в котором находилась внушительная связка ключей – тех самых, что открывают подвалы. Ноам вытащил ее, а совершив преступление, повесил куртку на вешалку возле привратницкой.

Тем вечером в Ковчеге остались только лидеры: Мармуд, Шарли, Джеймс, Юго. Ноам ужинал вместе с ними. После трех дней спортивных занятий на свежем воздухе и краткого сна под открытым небом вялость застольных разговоров объяснялась изнеможением; все мужчины, за исключением Джеймса, обменивались короткими репликами и поспешно завершили трапезу, ни разу не взглянув на Ноама.

Он чувствовал, что стесняет их.

Несмотря на подчеркнутый энтузиазм Джеймса, Ноам с самого начала вызывал у них недоверие. Его национальность их раздосадовала: Ноам представился греком. Было бы глупо назваться ливанцем, потому что, стоило ему произнести фамилию, это мгновенно породило бы шквал вопросов относительно его здешних кузенов, тамошних тетушек, дедушки с гор – ведь Ливан, несмотря на многомиллионное население, похоже, по-прежнему является скоплением непременно родственных между собой семейств. Греческая национальность обеспечивала Ноаму безопасность: помимо того что Греция пользуется всеобщей симпатией, он вдобавок великолепно владеет греческим, хотя бдительно следит за тем, чтобы не пересыпать свою речь архаизмами, относящимися к тому времени, когда он ассимилировал этот язык, – веку Софокла и Платона, которые говорили на чистом аттическом диалекте, ныне сильно модифицированном. Теперь, когда он лучше узнал Мармуда, Шарли и Юго, он заметил, что они испытывают стойкое недоверие к нему – иностранцу, иммигранту, чужаку.

Сославшись на усталость, Ноам поспешил покинуть их. И, укрывшись в своей спальне, приготовился ждать.

К одиннадцати вечера обитатели дома угомонились. Ноам прислушался к похрапыванию Джеймса за стенкой.

Осторожно, стараясь не шуметь, он спустился в подвал и при помощи украденной связки ключей проник на склады. Из осмотрительности он запер за собой двери, не стал зажигать потолочные светильники и воспользовался фонариком. Миновав помещения с продовольствием, он добрался до бронированной двери, возле которой Джеймс вынудил его повернуть назад.

Он вставил ключ в замочную скважину.

И увидел то, что и предполагал, – арсенал. Три стола явили его взору несметное количество холодного оружия – режущего, колющего, тупого: на первом находились кривые садовые ножи, ножи с широкими и толстыми клинками, кривые турецкие сабли, кинжалы, шпаги, сабли, косы, топоры; на втором – рогатины, пики, дротики, копья, крючья, трезубцы, алебарды, луки, арбалеты и сарбаканы с соответствующими наборами стрел; на третьем – дубинки, булавы, молоты, нунчаки, пращи с мешками стальных шариков. Вдоль стен располагалось огнестрельное оружие: карабины, охотничьи ружья, боевые и снайперские винтовки, ручные пулеметы. Чуть дальше, на стеллажах, поместилось короткоствольное оружие – пистолеты и револьверы. На полу выстроились пулеметы, а углубление в стене занимали ящики с патронами. Предположение Ноама подтвердилось: Ковчег – не убежище, а бункер.

Когда он проник на следующий склад – со взрывчатыми веществами, где обнаружились гранаты и мины, – до него донеслись звуки перебранки и шаги.

Ноам торопливо выключил фонарь и вжался в угол.