Потерянный ребенок

– Тогда так было не принято. Женщинам и сейчас нелегко это сделать, а тогда уйти от мужа было почти невозможно. У нее не было денег, ей было некуда идти, а ее муж вернулся с фронта, и оставить его считалось немыслимым. Многие женщины сталкивались с теми же проблемами, когда их мужья возвращались домой и их жизнь менялась в корне. Пока мужчины занимались войной, женщинам приходилось справляться с таким огромным количеством вещей – по сути, они-то и управляли страной в то время, – а потом они столкнулись с тем, что все ждали от них прежней роли покорных домохозяек. – В памяти Ребекки возникли их с матерью прогулки по пляжу босиком, когда Гарриет выводила ее на улицу под предлогом того, что им нужно было подышать свежим воздухом, на самом деле боясь попасться ее отцу на глаза. Прилив танцевал у их ног, а мама рассказывала ей о тех надеждах, которые на нее возлагала, пока не наступало время возвращаться в «Сивью», где в тесных душных комнатах царило вечное напряжение. – Думаю, большинство женщин оставались со своими мужьями, как бы несчастливы они ни были, и посвящали все свои мечты будущему счастью дочерей. Так делала и моя мама. Никогда не забуду, как она шепнула мне однажды вечером, стоя у раковины на кухне: «Никогда не выходи замуж, Ребекка, неблагодарное это дело».

– Это невероятно грустно, – сказала Джесси. – Всю свою жизнь она жертвовала собой из-за чувства долга перед мужчиной, который ее не любил. Он просто не мог ее любить, раз так с ней поступил, верно?

Ребекка кивнула:

– Помню, как однажды она пошла в полицию после того, как отец очень сильно ее избил. Ей на это потребовалась вся ее сила воли, и все равно она дрожала в тот вечер, когда вернулась домой. Моя мать попросила их о помощи. Все, что они сделали, так это отчитали ее и посоветовали ей с этим смириться. Сказали, что это был ее долг перед мужем после всего, через что он прошел ради своей страны. То же сказал ей и священник, к которому она приходила исповедоваться. Адом для нее был не только отец, но и то, что ей не к кому было обратиться за помощью.

– Он же лежал в психиатрической лечебнице, верно? – Джесси сидела неподвижно, положив руки на колени и не сводя глаз с матери.

– Да, его поместили туда почти сразу после моего рождения. Там он пробыл, пока мне не исполнилось пять. Все эти годы мы жили вдвоем с мамой. А потом он вернулся, и этот его вспыльчивый характер неимоверно сильно повлиял на мое детство. Я видела, как моя мама мучится каждый божий день своей жизни с ним, и это оставило отпечаток и на мне. Он получил военный невроз на фронте, я же – оттого, что жила с ним под одной крышей. Я росла беспокойной, пугалась любого шороха. Мочилась в кровать до одиннадцати лет. Я пообещала себе, что буду жить своей жизнью и не выйду замуж, пока не достигну поставленных целей, то есть буду зарабатывать достаточно денег, чтобы у меня всегда был выбор.

– Мне становится так грустно от одной мысли о том, что тебе, тринадцатилетней девочке, приходилось видеть, как твоя мама страдает. Но почему же ты никогда ни с кем не обсуждаешь ту ночь, мам? – произнесла Джесси, положив руку на свой выпирающий живот.

– А ты бы стала? – нахмурилась Ребекка.

– Стала, если бы моя дочь попросила. Уж лучше так, чем держать все от родных в секрете.

– Это не секрет! – воскликнула Ребекка. – Это моя личная боль, и мне пришлось похоронить ее глубоко внутри, чтобы жить дальше. Ты не можешь или не хочешь принять это, и мне больно, но я все равно пытаюсь понять тебя. Но почему ты думаешь, что почувствуешь себя лучше, если я тебе обо всем расскажу? – Ребекка почувствовала, что начинает оправдываться.

– Потому что у меня складывается впечатление, словно я тебя совсем не знаю. Такие вещи очень сильно меняют людей, и я бы понимала тебя куда лучше, если бы знала больше, – ответила Джесси.

– Но дело не только в тебе, Джесси. Я ни с кем это не обсуждала – ни с Джоном, ни с Айрис. Ни с кем. Прошу, не принимай это на свой счет.

– Но если ты держишь в секрете что-то настолько значительное, как тебе вообще можно доверять?

Ребекка тяжело вздохнула.

– Джесси, повторюсь, это никакой не секрет.

– Как скажешь, – ответила Джесси, пожав плечами, а потом тихо продолжила. – Папа сказал, что тебя травмировало мое рождение. Как думаешь, могла ли травма той ночи, которую ты похоронила глубоко в себе, проявиться в тот день, когда я появилась на свет?

– Вот что тебе отец сказал? – спросила Ребекка, бросив взгляд на найденную на чердаке тетрадку с газетными вырезками.

– Он рассказывал мне кое-что, но все-таки я хотела бы услышать все лично от тебя.

– Что еще он тебе сказал? – уточнила Ребекка, вставая за тетрадью.

– Он говорил, что, когда я родилась, ты начала страдать от сильной тревоги. Что тебе казалось, что ты видишь того полицейского, который допрашивал тебя в ночь смерти твоих родителей. Что он преследовал тебя.

Ребекка кивнула, садясь на диван рядом с Джесси.