Когда я закончил с «приседаниями», мне позволили одеться. После чего мне вручили мою поклажу, добавив к ней столовые приборы: вилку, ложку, пластиковый стакан, металлическую миску. А также мне выдали постельное бельё и одеяло. Затем меня провели коридорами через несколько дверей, одни из которых открывались только пультом управления.
– Prego8
, – передо мной отворили одну из маленьких трёхместных камер. Я зашёл в темноту: было поздно, все спали. Я положил мешок на первую попавшуюся мне табуретку, и за спиной грохнула металлом тяжёлая дверь.– Ehi, vuoi fumare?9
– обратился ко мне маленький, арабской внешности парень, протягивая самодельную сигарету с табаком со второго этажа кровати.– А?
– Smoke?10
– No, no, thank you11
. – Я принялся в потёмках стелить постель. Марокканец же сместился из-под желтоватого света коридорных ламп и растворился в темноте. Тот самый марокканец, что сейчас сидел у двери.Поднявшись с постели, я поздоровался с обоими:
– Good morning!
– Buongiorno12
, – ответил второй марокканец, что был лет на 20 старше первого.– Morning, – отозвался, улыбаясь, парень, – I English little, little, – пояснил он. Не нужно было быть врачом, чтобы заметить его нездоровый цвет лица: скорее всего, у него проблемы с печенью.
Мы провели первый день, знакомясь друг с другом, как могли. Пришлось применить все свои актёрские способности и фантазию. Думаю, если б среди нас оказался глухой, он бы смог полноценно участвовать в беседе – так уж мы старались быть понятыми. Оба марокканца, несмотря на неприветливую внешность, оказались добрыми, простыми людьми. Я понял, что с соседями мне повезло. Я не имел понятия, что это только начало, что моя фортуна ещё должна будет проявить себя. На протяжении моего пути в темноте чей-то свет будет непрестанно сопровождать меня.
Мы проболтали допоздна. «Доцца» изначально была сконструирована как тюрьма строгого режима. Поэтому камеры по площади очень маленькие. В них более-менее комфортно чувствуют себя два человека, но никак не три. С одной стороны камеры одна койка, с другой – двухэтажная. Эту скромную площадь, кроме кроватей, занимают три массивные тумбочки. А также стол и две табуретки. Периметр камеры имеет форму трапеции, а не прямоугольника, так как определённый кусок камеры себе урвал туалет. В туалете: унитаз, раковина для мытья рук и лица и раковина для мытья ног, которая в подавляющем большинстве камер используется в качестве холодильника. Туда помещается ведёрко или тазик, он заполняется холодной водой, и каждый в меру своей изобретательности придумывает, как поддерживать воду всегда холодной. Как правило, просто никогда не закрывая до конца кран. И наша камера не была исключением: в тазике плавали две упаковки сосисок.
Единственным способом сообщения с внешним миром был телевизор, встроенный в стену над входной дверью. На противоположной от двери стороне расположилось огромное окно, разумеется, с решёткой. Вид из нашего окна оставлял желать лучшего: зелёный газон и серая стена, увенчанная проволокой и шипами.
Я разглядывал смотровую башню, в которой прохаживался итальянец с автоматом. Марокканцы, утомлённые после нескольких часов общения на языке глухонемых, смотрели в маленький телевизор. Тот, что был помоложе, закурил табак. Он выдыхал никотиновый дым, который едким туманом расползался по тюремной камере. Лёгкий сквозняк уносил серые облачка дыма куда-то в коридор, точно как река времени уносила мой первый день в этом мире. В мире, который некогда мне казался таким далёким.
2
Сквозь пелену сна я слышал, как марокканец переговаривался с работником кухни, который каждое утро проезжал с тачкой, останавливаясь у каждой камеры. Он выдавал три жёстких буханки белого хлеба, фрукты, разливал едва тёплый кофе, молоко и сладкий, подозрительного происхождения чай с лимоном. Работник был египтянином. Разумеется, тоже заключённым. В «Доцце» заключённым давали возможность поработать месяц-два на кухне, уборщиком, складским рабочим или парикмахером.
Этим утром пришёл охранник и объявил, чтоб марокканец постарше собирал вещи – его срок пребывания в предназначенном для медицинского обслуживания отделении тюрьмы (карантине) подошёл к концу, освободилось место в верхних этажах. Всех заключённых изначально помещают сюда на срок от нескольких дней до трёх-четырёх недель, пока они не пройдут все необходимые медицинские проверки и обследования. Мы попрощались с нашим марокканским дядей и остались вдвоём.
Не прошло и часа, как дверь нашей камеры забрякала ключами – привели нового соседа. Это был марокканец лет двадцати пяти с горящими угольками чёрных глаз. С первого взгляда стало ясно, что это человек воспитанный, доброжелательный, обладающий благородными качествами. Его звали Карим.
Обстановка в камере изменилась: все трое были молодыми и по характеру проблем друг другу не создавали. Английский Карим знал ещё меньше своего земляка. Но зато отлично говорил по-французски. Замечательно! Только толку от этого никакого.