Потерянный снег

– Да, тут летом вообще жесть полная будет. Тебе ещё повезло, что тебя в Болонье взяли, а то, куда ты собирался своё добро везти, это ж юг Италии, там совсем другая страна. Там в тюрьмах условия ещё хуже.

– Ну, тогда действительно повезло… Слушай, а вас как арестовали-то, если не секрет?

Он работал в паре с карликового роста албанцем, который тоже говорил по-русски, – сутенёры. Одна из, пожалуй, самых нелюбимых и не уважаемых другими чёрных профессий. Так, по крайней мере, говорит большинство заключённых, естественно, не относящееся к числу сутенёров. Так говорят, а на деле сколько из них откажется от услуг, предоставляемых девушками с панели? О которых все почему-то знают и никто не любит говорить…

– Да мы, значит, сидели в кафе под открытым небом, пили кофе. Они нас в штатском окружили, и один из них достал из шорт удостоверение, говорит: «Пойдём». Даже кофе допить не дали, гады. – Он засмеялся.

Как-то, чтобы не сидеть в своей камере, я сходил к ним в гости. Сначала мы просто играли в шахматы с албанцем, но постепенно, когда разговорились с ними, меня будто затянуло в зловонную воронку отхожего места. Они с неподдельной садистской радостью рассказывали, что они любят делать с женщинами. Сидевший тогда с ними вор-молдаванин подхихикивал им, подбрасывая разные подобного рода идейки. Они втроём, изголодавшись по похоти, рисовали картину, в которой хотели бы оказаться после выхода на свободу. Омерзительную картину. После такой игры в шахматы хотелось пойти прямиком в душ и отдраить себя колючей мочалкой. С тех пор я держался от них на расстоянии.

Эти двое завалят своих адвокатов деньгами, отсидят они около годика и выйдут, широко улыбаясь нам на прощанье.

Был май, и я наконец-то выбрал себе адвоката.

– Вот, этот адвокат говорит по-русски и действительно работает, – сказал Сергей, протягивая мне визитную карточку.

«Этот адвокат говорит по-русски» – это было очень для меня важно. Так я мог дать ему номер родителей, чтобы он им всё объяснил и чтоб они обо всём договорились. Я так и сделал. Это был, несомненно, правильный выбор. Мало того, что он лично оказался заинтересован в том, чтобы мне помочь, оправдывая это тем, что «он сам когда-то был молодым и глупым», так он ещё и не взял больше положенного по закону за свои услуги. Дело он вырулил мастерски, практически просчитав всё до малейшей детали с точностью до недель. У него за спиной был десятилетний опыт работы. Но не этот опыт, а его благородное сердце подтолкнуло его оказать мне моральную поддержку, как бы это сделал не адвокат, а друг.

Помню, как я сидел перед ним с подавленным выражением лица, потухшими от бессонных ночей глазами, а он говорил мне со своим порой забавным акцентом:

– Ну, послушай. Дела обстоят так и так.

– Да, да, я понимаю. – Пытался я хоть как-то придать жизнь своей физиономии, выслушав уже в третий раз наиподробнейшее объяснение ситуации. Я осознавал, что ему лично было важно увидеть, что я стал спокойнее или довольнее.

– У меня бизнес в России. Я вообще по этой стране много поездил. Много русских повидал, и я скажу, что вы все такие.

– Какие?! – словно выйдя из оцепенения, поинтересовался я.

– Никогда не поймёшь, что у вас на душе.

Он выдержал паузу.

– Ну, ты пойми, что я могу и уйти, если тебе не хочется говорить. Я просто думал, что тебе будет приятно с кем-то поговорить на твоём родном языке…

Я очень благодарен этому человеку.

Когда я вернулся в камеру после первой встречи с адвокатом, решил прочитать одни из тех писем, что мне пришли из дома. Письма… вам никогда не удастся понять, какое значение они имеют для заключённого. Ведь альтернативой им служат только свидания два раза в неделю (это если есть кому навещать) и телефонный звонок – 10 минут в неделю.

Мама: