Потерявшая разум. Откровенная история нейроученого о болезни, надежде и возвращении

27 мая с самого утра было жарко и влажно, уже чувствовалось, что скоро на нас обрушится безжалостное, аномально удушливое лето. Левая рука распухла и болела, зуд по всему телу сводил с ума. Но этот телесный дискомфорт не шел ни в какое сравнение с радостным предвкушением встречи с дочкой, зятем и внуками. Мне ни на секунду не пришло в голову отказаться от поездки.

В полдень Мирек высадил меня на вокзале Юнион-Стейшн в Вашингтоне, и я села на скоростной поезд компании «Амтрак» до Нью-Хейвена. Вскарабкавшись на подножку с маленьким чемоданом в руках, я перешла в тихий вагон, где запрещено звонить по телефону и громко разговаривать. Найдя место в пустом ряду у окна, я устроилась поудобнее, достала из сумки книгу и приготовилась наслаждаться тишиной и покоем.

Стуча колесами, поезд медленно проехал Мэриленд и Нью-Джерси и вдруг со скрежетом остановился. Мы были бог знает где, вокруг тянулись голые поля и обширные зеленые пастбища с редкими одиночными деревьями. Из окна не было видно ни станции, ни каких-либо зданий вообще.

Через несколько секунд погас свет и выключился кондиционер. Во всем поезде вырубилось электричество.

Мы ждали в полной тишине. Пару минут назад я была этому только рада, но теперь она раздражала своей бессмысленностью.

Я прислонила распухшую руку к окну. Но оно было высоко, и стало только хуже. А подлокотник был слишком низко и тоже не облегчил мое состояние. Рука болела, ладонь отекла. Я посмотрела на толстые ноющие пальцы – они были так раздуты, что казалось, вот-вот взорвутся.

Почему я не позвонила физиотерапевту раньше?

Я попыталась сосредоточиться на книге, набраться терпения и расслабиться. Бесполезно. Боль и неудобство становились все нестерпимей, остановка затянулась. Шли минуты, а мы не трогались с места. Не было никаких объявлений – казалось, никто в поезде не знал, что происходит. Прошло не меньше получаса, прежде чем динамики захрипели и в них раздался голос: «Проблемы на путях. Упало дерево. Мы ждем команду рабочих, которые его уберут. Тогда можно будет ехать дальше».

Время шло, но ничего не происходило. В вагоне было жарко, мне захотелось пить. Вся кожа горела. Я заметила, что к дергающей боли в руке добавилась легкая головная боль, назойливо пульсирующая внутри черепа.

Мы поехали дальше только через два часа. Но тащились, кажется, еще медленнее, чем раньше, и это было почти так же мучительно, как стоять на месте.

Я выскочила из тихого вагона в тамбур и позвонила Касе: «Немыслимо! Этот поезд ни на что не годится! – прошипела я по-польски. – Как можно заставлять людей ждать, ничего им не говоря, без еды и воды? Жуткая безответственность!»

Кася терпеливо меня выслушала и сказала, что очень меня ждет. Но даже голос любимой дочери меня не успокоил.

Вместо обычных пяти часов мы ехали до Нью-Хейвена целых семь. Выйдя из вагона, я начала возмущаться на всю станцию: «Даже пять часов – это слишком долго, инфраструктура у нас в стране просто в плачевном состоянии. В Европе домчались бы в два счета». Было жарко, я устала, и голова никак не проходила.

На вокзале я поймала такси и через пятнадцать минут была у дома Каси и Джейка.

Стоило мне зайти внутрь, Луциан и Себастьян повисли на мне, так что я еле удержалась на ногах. «Бабця! Бабця!» – кричали они хором. «Дорогие мои! Как же я вас люблю, как я соскучилась по вам!» – я целовала их перемазанные кетчупом рожицы, обнимала и не хотела отпускать.

Кася выскочила из кухни: «Мама! Как я рада, что ты приехала!»

Она поцеловала меня, и я прижалась к ней изо всех сил. Мне хотелось почувствовать тепло ее тела, хотелось, чтобы она поняла, как сильно я скучала и как счастлива быть с ней. Из красивой маленькой девочки она превратилась в яркую и умную взрослую женщину, которая выкладывалась на все сто и дома, и на своей ответственной работе. Мне, как всегда, хотелось сказать ей, как я ей горжусь, как я рада видеть ее такой красивой и успешной.

Но я сказала нечто совсем другое.

– «Амтрак» – дерьмо! – вдруг вырвалось у меня.

Кася слегка опешила.

– Ты не представляешь, как долго мы тащились, – резко заявила я. – В жизни больше не сяду на поезд этой компании!

– Мам, проходи и присядь. Отдохни немного и…

– Это жуткая безответственность! Как можно так долго держать людей в поезде? Кошмар!

Она смотрела на меня умоляюще, призывая сменить тему, но я и не думала останавливаться. Мне было плохо и хотелось, чтобы меня пожалели.

– Этому нет никаких оправданий! – продолжала я. – Очень жаль, что в такой богатой и технологически развитой стране поезда находятся в столь плачевном состоянии. В Европе они ездят намного быстрее. Нет, ты только представь, сколько времени я проторчала в этом поезде!

Себастьян и Луциан хотели поиграть и тянули меня за руку. Но мне хотелось, чтобы мальчики тоже поняли, что мне пришлось пережить и насколько ужасной была поездка.

– «Амтрак» – дерьмо! – повторяла я снова и снова. Луциану и Себастьяну стало скучно, и они убежали играть к себе в комнату, откуда доносились дикие вопли и смех.