Потерявший веру (ЛП)

Прежде чем он стал частью уравнения, мой единственный план состоял в том, чтобы раздеться, натянуть запачканную кровью футболку, что я нашла в углу комнаты, и выбраться на хрен отсюда… я даже не знаю где нахожусь. Я могу быть в любой стране мира, насколько я знаю.

«Бл*дь. Что если я в России? Я никогда не сбегу».

Я бросаю взгляд на пистолет, валяющийся на другой стороне комнаты, и пристальный взгляд мужчины следит за моим, пока тоже не замечает оружие. Похоже, что он как будто забыл, что у него был пистолет, перед тем как я резанула его и выбила оружие из его руки.

— Ты можешь взять его, если хочешь. Я не буду двигаться, — спокойно произносит он, его запах остаётся тем же. Его слова — правда.

— Ты с ним? — спрашиваю я, кивая на отвратительную груду плоти на полу с боку от него.

— НЕТ, — ещё больше правды.

Отступая к пистолету, я удерживаю взгляд на вновь прибывшем. Он пока мне не лгал и не пытался одолеть меня, что давайте посмотрим правде в глаза — он может сделать с лёгкостью.

— Мне нравятся туфли, — спокойно изрекает он, когда его взгляд наконец-то отрывается от моего, когда я наклоняюсь, чтобы подобрать его оружие, благодарная за то, что мой отец когда-то давным-давно научил меня стрелять.

Теперь я понимаю почему… мой отец очевидно был самым страшным монстром из них всех.

Когда я встаю с пистолетом в руках, мужчина не обеспокоен отслеживанием моих движений… он не боится, что я воспользуюсь его оружием. Вместо этого он уставился на русского с гримасой на его красивом лице.

Ага, всё верно, когда его черты лица искажаются от моих ужасающих действий, я решаю, что мужчина красив.

Я перевожу взгляд на мёртвого насильника на полу и принимаю всё, что я сделала.

Красные шпильки торчат из обоих его глазниц — пятидюймовые каблуки каждой туфли полностью протаранили их. Оба его глазных яблока были уничтожены какими-то дешёвыми подделками под дизайнерские туфли, вероятно созданные для таких женщин как я, в работающем за гроши, нищем, всеми забытом уголке мира.

Это то, как я скинула с себя ублюдка. Когда он «скидывал» свой грязный «груз» глубоко внутри моего тела, пока мои ноги были болезненно прижаты к голове, тогда я схватила свою левую туфлю (благодарная за то, что он приказал мне оставить их, пока он трахает меня) и направила её в самую мягкую часть его головы. В его глаз.

Треск и хлюп были удовлетворяющими, даже если он испортил этот звук своим визгом резанного поросёнка.

Но по крайней мере, теперь-то он точно заколотая свинья… то, что я сделала с ним необратимо.

Когда он упал на пол со всё ещё выстреливающим сперму членом, я начала двигаться, быстрее чем думала, что смогу, и схватила нож, который он бросил на пол у кровати. Прежде чем он престал кричать, я перерезала горло ублюдка, и пока я наблюдала за тем, как он истекает кровью, я сняла вторую туфлю и воткнула в его другой глаз так, чтобы мне никогда больше не пришлось заглядывать в его злую душу.

А в конце (и только по одной причине — месть) я отрезала его член и яйца и бросила их ему на грудь.

К сожалению, он не почувствовал эту часть, поскольку был уже мёртв.

Вы думаете, я чувствую к себе отвращение из-за того, что сделала? Нет, я никогда даже не посмотрю в его сторону ещё раз. Я сорвала с себя запятнанное красное платье и нырнула в старую окровавленную футболку, желая иметь что угодно покрывающее меня, кроме его спермы, даже несмотря на тот факт, что я по-прежнему глубоко в себе несу его грязь и она всё ещё стекает вниз по внутренним сторонам моих бёдер.

Через секунду после того как я натянула через голову на себя эту грязную футболку, я учуяла кого-то ещё и прижала свою спину к холодной кирпичной стене, поджидая, когда они появятся.

Как только в поле моего зрения появилась рука с поднятым оружием, я ударила ножом. Затем выбила пистолет движением, которое заставляло меня казаться профессионалом, когда фактически я действовала на чистом адреналине. Человек, которого я порезала, был мужчиной с покрытой щетиной челюстью и смотрящий на меня глазами, в которых светится доброта, несмотря на сдерживаемые невыразимые ужасы в их коричневых глубинах.

Я снова смотрю на вновь прибывшего темноволосого незнакомца и говорю:

— Мне они нравятся больше на нём. Они ему идут.

Затем я замираю. Аромат смерти и тьмы разноситься по воздуху, врезаясь в меня практически с силой грузовика.

Кто-то находится снаружи, скрываясь в тенях.

А над его запахом (поскольку это он) — густой аромат фиалок, и я хочу заткнуть свой нос.

Я крадусь и становлюсь сбоку от дверного проёма, оружие в моих руках, и я резко шепчу мужчине, сидящему в луже крови на полу:

— Если он с тобой, скажи ему войти невооружённым с поднятыми руками.

Он переводит взгляд от меня к дверному проёму, и я понимаю, что он видит того, кто бы не находился снаружи.

— Люк, — зовёт он. — У меня всё под контролем. Стой, где стоишь.

Я направляю на него своё оружие и рычу:

— Это не то, что я тебе сказала.