Потоки горные

Думала сухенькая, полубольная Прасковья о Шуре, о счастье, которое не полюбило её, что-ли. Все скорби, все печали теснят её сердце. Агафон был бы не плохой муж, руки золотые у него, слесарь с мальства, а вот выпивка жить не дает. Стирала в кухне и слушала, как ветер на дворе бунтовался, по крышам домов прыгал и свистел, злился и стучал в окно сердито. Так иногда Агафон стучится.

Долго не спала Прасковья. Мысли, как черные вороны клевали в мозгу. Муж не является, и ветер не утихал. Вот тебе и радость Пасхальная! И почему жизнь такая тяжелая? Невеселая она, жизнь эта, как похороны. Потом Прасковья вспомнила прошлое и другие жизни вспоминались ей. Да, это правда, что у всякого свое горе. И крест тяжелый. Вот и соседка, евангелистка Катя, добрая женщина, - душу тебе отдаст, а как и она страдает телом, сердце болит, работать не может, а муж руку на работе покалечил. Тоже скорбь под Пасху. И делалось Прасковье легче на сердце, вселялась в него непонятная надежда, что так всегда не будет. Легче станет. Подумала более о соседке Кате и вспомнила, как та молится Богу, - так просто молится, как бы с отцом родным разговаривает. Вот бы и себе так помолиться. Человеку скажешь про беду свою и то легче становится, а Богу. Он же добрый и милосердный!

Встала с кровати Прасковья. Тихо было вокруг, даже и ветер притаился. В окно блеснул бледный месяц. Нерешительно она постояла минутку, а потом стала на колени и сложила на груди руки, как дитя, - кротко и смиренно. Потом заговорила со слезами:

- Христе Иисусе! Вот я старая, как Катя хочу рассказать Тебе про беду свою. Не умею я складно говорить, а как на сердце у меня. Мне тяжело от мужа моего, Агафона Крикшина, пьет он запоем. Хотя бы перед светлой Пасхой образумился. Как только получит получку, так и нет его. Усовести его, устраши его! У меня сила слабая и я не выдержу. Ежели б дитя мое, Шура объявился чудом Божиим! Один же он у меня и такое доброе сердце у него. Вот слыхала я, что объявляются потерянные дети и сколько радости сердцу матери! Господи, не умею я рассказать про все, но Ты помощник в бедах и Ты на кресте терпел за нас, грешных. Вот как и Катя, соседка моя, сказывала. Благослови её, Господи, чтоб здоровье стало лучше и беда их миновала. Я знаю беду с мальства и никому He желаю её, даже врагу своему. Так бы хотелось мне на Пасху порадоваться сердцем. Чтоб туман этот скучный ушел и чтоб Агафон пить перестал. Я прошу Тебя. Бедная Прасковья Крикшина. Языка не знаю я американского, малограмотная я, но с мальства почитаю я имя Твое святое. Грешницу меня помилуй и помоги мне.

Тишина была необычайная, и убогая комнатушка казалась Прасковье светлым храмом. Только утром Агафон явился домой и сразу уснул, положив помятые бумажные деньги на стол. Не все прокутил.

Но Бог милосердный порадовал Прасковью в субботу. Кормила она крошками бездомных голубей и думала о Шуре, о сыне своем. Может быть и он без крошки хлеба! Мысленно говорила она голубям: "Полетите, голуби, в землю родную. Найдите там Шуру моего и принесите мне весточку от него. Я еще больше накормлю вас и никогда не .забуду ласки вашей. Но знал и думал о ней Бог.

После обеда приходит к ней соседка Катя с письмом в руках и говорит:

- Почтальон ошибочно ваше письмо у нас положил в ящик.

- Письмо?

- Как бы из Бразилии писано.

- Из Бразилии? Так открой же его, Катя родная. Я же неграмотная.

Катя осторожно открывала письмо читала медленно и внятно:

- Дорогие сродственники Агафон Кирьевич и Прасковья Павловна! Мы Ваши дальние сродственники Малютченки, из Дубровой, которых Вы в Бразилию из лагеря провожали. Мы адрес Ваш от Нью-Йоркской газеты узнали, которую Агафон Кирьевич получает. А вот для Вас радость большую спешим сообщить, что знакомые наши из Германии пишут, что к ним прибился с восточной зоны молодой человек, под немецкой фамилией, а в самом деле он наш человек. Только, когда он бежал, то повредил немного ногу, хромает немного. У Вас был сын родной. Этого парня зовут Александр Крикшин и он расспрашивает тамошних скитальцев, не знают ли они таковых. Дедушка наш пишет, что хлопец он хороший во всем. Чудом спасся он и теперь ищет помощи от своих людей. Что если это Ваш сын или других Крикшиных? Вот радость великая!

- Дитя мое. Дитя мое родное. Это Шура! Я сердцем чувствую, что это он. Агафон, Агафон! Пробудись ты, отец окаянный! Сын наш нашелся! Шура! - И тормошила Прасковья сонного мужа и приговаривала о Шуре, а лицо её заливали горячие слезы радости.

Пасха для Крикшиных была невыразимо радостная. Катя уговорила их послать телеграмму с оплаченным ответом в тот лагерь и на Пасху пришел ответ: это был их единственный сын, Шура, который нашелся. Но соседка Катя еще больше сделала для Крикшиных, она вымолила у Господа милости на Агафона и он на Пасху пошел с Прасковьей в евангельское собрание. Шел он оттуда смущенный и бодрый, а дорогой говорил Прасковье:

- Вот это жизнь настоящая! Так на сердце мне легко стало и светлее в голове. Даю присягу, бросаю пить. Пусть Шура порадуется отцом, как приедет к нам. Не забуду эту Пасху никогда!