Потоки горные

- Видите, проповедник, вы добрый человек. Видится, что людей любите. И Максима Горбачева пропащего, и его любите. Чужой я вам, а вот пришли. Как будто чуток мне легче стало. Льдина на груди таять начала. А все же спросить вас хочу, не в обиду пущай будет вам это слово. Да. Вот такая особливая мысль прилетела ко мне, как птица, не знать откуда она. Да, а что, ежели бы я был проповедником, на вашем месте, хотя и глупая голова моя. К примеру сказать. Вот и пришел Максим Гордеевич Горбачев к вам. А вы живете в лачуге, как моя. Вон вам трое ребятишек на одной койке спят. Пораскрылись, Ванька всегда одеяло стащит с себя. Такое шустрое дитя. Да. Ну вот вы стряпаете на завтра обед сегодня вечером. А на душе у вас льдина холодная. На жизнь вы на смерть обижены. Так обижены, что нельзя высказаться. Только горит гнев в сердце. Сила такая, что разорвала бы жизню, как волка. Да. А я, Максим, начинаю вас хорошими словцами немножко смазывать. Заржавел ведь человек. Нужно ему. Но я так не страдаю, как вы. Я только пробую понять эту боль. Притворяюсь, что мне болит с вами. А до сердца мне не доходит. Да. Что Настенька ваша навеки оставила вас, это ваше дело с бедой справляться. Я пойду от вас домой. А там меня ожидает моя милая Настасия Ивановна. Она встретит меня, как звездочка блеснет во тьме жизни. Она слово доброе скажет. И я забуду о вас через день, о горе вашем забуду. Хлопоты, людские чужды. И я вас забуду. Вот скажите, как бы вы слова даже добрые помещали вот в шкатулочку энту, в сердце. А? Не обижались бы на меня в середке своей? Вот такая мысль пришла противная, как я сам, от природы противный человек! Вот только Настенька меня и просвещала.

Гость его неожиданно встал. Прошелся к окну. На дворе было темно и тоскливо. Было напряженное молчание несколько секунд. Максим тоже встал и не знал, что сказать.

- Извините глупца. Я обидел вас. Простите Максима. Настенька сказала бы: как ты смел, так говорить.

Нет, все хорошо. Я не успел вам сказать, Гордеевич, то что и я похоронил "мою Настеньку" месяц тому назад. Мы товарищи с вами. Друзья.

Максим широко раскрыл рот. Лицо его начало вздрагивать.

- Вы хотите сказать. Что. Что и ваша супруга умерла? И вы пришли ко мне...утешить горемыку?

- Да. Я пришел утешить, но не один. Со мной здесь невидимый Христос, к вам Он пришел, Гордеевич. Истинный Друг скорбящих.

- Вон оно что. Если вера в сердце.

- Гордеевич, давайте вместе помолимся. - Максим все еще был ошеломлен. Слезы наполнили его глаза и преобразили их, украсили красотой неба. Около гостя он опустился на колени и сердце усталое его получило волю излить свою боль в глубоком рыдании. Потом гость тихо молился с ним. Трогательно говорил в молитве и Горбачев: Да будет воля Твоя. Прости окаянного Христа ради.

Шел домой его гость порадованный пережитым. Казалось ему, он шел не один. Было рядом с ним Присутствие. По темной улице неслышно шел Он, Который испил чашу страданий до дна и тем победил, чтобы и страждущим помочь.

Воскресение

Как вкопанный, он стоял на крутом берегу океана, который пенился, сердился, бился бесполезно о скалистый берег, утихал на мгновение и опять, как бы порываясь к утерянной свободе, мощной грудью ударялся о неподвижный, равнодушный берег. Высокая фигура в тенях вечера казалась особенно высокой и и как-бы согбенной. Вокруг ни души. Только тени, облачное небо и внизу пенящиеся воды. Да мысли ... Не уйти от них, не спрятаться, не бросить их одних в пучину вод. Разве с собой... Кривая улыбка перекосила худое лицо мужчины и мысль за мыслью побежала в голове, как на ленте аппарата.

- Это самое лучшее, Ивановский, что ты можешь избрать в твоей разбившейся жизни, как вазон цветов разбитый. Многое, ведь в жизни разбивается: аэропланы, автомобили, поезда и люди... Это неизбежный закон жизни, даже если человек умирает естественно, после болезни, это то же самое, - он разрушается, разбивается. Нет его. И что такое человек и и жизнь его, в конце концов! Букашка, песчинка, мелочь мертвой вселенной, её холодных законов рождения и уничтожения, разрушения. Видишь, Ивановский, ты пробовал идеализировать людей и всю жестокую жизнь. Напрасно! Ты хотел мертвое, механическое существо, человека, превратить в несуществующее божество, облечь его в фантастическое ангельское подобие. Ну и что-же, какой результат? Молодость, таланты, жизнь ты свою положил на этот алтарь идеализма, а человек остался зверьком. Эти зверьки в алчной похоти жертвы напали на тебя и изранили твое сердце, твой интеллект. Да, ты профессор университета, сеял разумное, вечное семя... Помнишь Некрасова? А конец-то какой? Конец, проф. Ивановский! Где твои друзья, жена? Все изменили тебе... Ты никому не нужен... Твой друг оказался Иудой Искариотским. Мозг твой горит пламенем и твой исход, - заключение в доме умалишенных через месяц, год или два. Ты сгораешь, профессор! А здесь, так просто и легко,... Одно движение вперед... Решительность и всему - конец...