Потом наступит тишина

Он догнал ее. Испуг изменил ее лицо, в тот момент она была очень похожа на еврейку. Высокая блондинка, только эти влажные глаза… Ее выдавали влажные глаза. Она долго глядела на Лекша, прежде чем собралась с мыслями. Потом затараторила очень быстро, словно хотела одним духом выговориться, компенсировать долгое молчание.

Да, живет здесь неподалеку, у нее комната с отдельным входом, она хотела даже встретиться с ним, но боится быть назойливой.

Все время живет в страхе, хозяева либо знают, либо догадываются, что она еврейка, но нет возможности переехать в другое место, нет денег. Ее преследует страх. Может ли он, Лекш, представить себе, что это за страх? Выходит на улицу только вечером, и каждый прохожий… Да, она боится людей… отвыкла от их вида… Ее терзает одиночество.

Наконец:

«Послушай, зайди ко мне».

«Но ведь, Стелла!..»

«Я тебя очень прошу. Думай обо мне что хочешь, но пойдем. Ты мне очень нужен, ведь мы знаем друг друга столько лет, ты мне нужен, живой, близкий человек в моей квартире!.. На два часа, на один… До комендантского часа… Хочу побыть с кем-то хотя бы один вечер. Я уже не в силах все это выдержать».

Она тоже переступила черту.

Он хотел было уже сказать «Хорошо», но тут же вспомнил: родители ждут, он должен еще дать частный урок сыну соседа. Сосед — владелец колбасного магазина, с ним нельзя конфликтовать. У него было пятнадцать минут свободного времени, в самом лучшем случае он мог уделить ей пятнадцать минут.

«Не могу, Стелла».

«Не можешь, — отрешенно повторила она. — Я так и думала».

«Приду завтра, дай мне адрес».

Она захлопала ресницами:

«Адрес? Нет, я никому не даю своего адреса, не могу, понимаешь».

«А мне дашь».

«Нет, тебе тоже не дам. Мы можем встретиться завтра здесь же в то же время».

На следующий день у него опять не было времени, распорядок дня был точно расписан, и он не имел права его нарушать. Потом часто проходил по улице Нарутовича и ждал в этом месте, на углу улицы Липовой, но больше уже никогда не встретился со Стеллой…

Почему он тогда не пошел к ней? Не предполагал, что это случайное свидание окажется последним. А теперь Стелла очень была нужна ему, по крайней мере воспоминание о ней. Мог бы с ней тогда провести ночь, мог остаться у нее, помнил бы, что пережил такую ночь…

Нельзя из окопов под Пульвицем перенестись на улицу Нарутовича в Люблине. Навсегда теперь останется в памяти: «Я ушел…»

— Внимание, передай по цепочке…

Три дивизионные 76-миллиметровые пушки вели огонь по окраине Пульвица…

— Внимание! Приготовиться к штурму, гранаты к бою!

Затарахтели немецкие пулеметы, над полем поднялись высокие султаны дыма. «Максим» нервно ходил в руках пулеметчика.

— Ты что, удержать не можешь? — крикнул Олевич. — Дай-ка мне! — И выпустил аккуратную длинную очередь.

Снова:

— Внимание, передай по цепочке…

Никто не вскочил, никто даже не приподнял головы, не высунулся изо рва. Почему, черт возьми, мешкает Олевич?! Численность его роты равна взводу, не больше, поэтому рассчитывать на командиров взводов нечего, надо поднимать людей самому. На войне должен быть порядок! Каждая ситуация предусмотрена уставами и инструкциями, надо действовать в соответствии с ними.

«Вот я и пойду», — сказал себе Лекш и почувствовал, как напряглось все его тело. Вытащил пистолет.

— Ребята! — сдавленно крикнул он, оттолкнулся от земли, как от трамплина, и почувствовал, какой он высокий, увидел самого себя — ничего больше, словно тень, поднявшуюся над полем.

Рота преодолела еще пятьдесят метров. Затем была вынуждена вернуться в ров, на дне которого стояла вода. Лекш остался между ними и Пульвицем.

11

Долина там, где располагалось маленькое, в несколько гектаров, поле, была серо-зеленого цвета, у леса — темная, словно покрытая черной пленкой. Через лес проходила дорога, которая затем огибала долину и вела к Пульвицу. Дорога была белой, мелькающей на холмах, окружавших город. Она совершенно пуста, и все видно на ней, как на картинке.