Потомок седьмой тысячи

Федор с любопытством огляделся. Всюду коврики, занавесочки, у изголовья высокой кровати книжная полка. Напротив на стене в легкой золотистой рамке картина — зимняя лесная опушка, петляющий след зайца на снегу. Присел в кресло, застыл, украдкой разглядывая Варю, хлопотавшую возле столика. Она достала из резной деревянной шкатулки пузырек йоду, вату, бинт, принесла в эмалированном тазике воды.

Федор безропотно позволил обмыть руку.

— Вы участвовали в драке или случайно подвернулись?

— Все участвовали. Не окажись фанагорийцы, дали бы городовым трепку.

— Странно, — произнесла она. — Я вас вижу в третий раз. Два раза вы дрались. Это так интересно, драться?

Было в ее голосе столько наивного любопытства, что он рассмеялся.

— Да нет, барышня, тогда в саду драки не было. Просто боролись…

— Все равно, — не согласилась Варя. — Откиньтесь на спинку кресла, я попробую согнать синяк.

Федор с готовностью откинулся. Было приятно подчиняться ей. Она приложила к лицу вату со свинцовой примочкой. Теплые пальцы ласково коснулись кожи.

— Вот и лучше будет… Какой вы, право, встрепанный. Постойте, я вас причешу.

Смеясь достала гребенку из волос, принялась раздирать спутанные лохмы.

— Не шутите так, барышня, — насупился Федор.

— А что будет? — ужасаясь и любопытствуя, спросила она, не оставляя его волос.

— А то и будет… — обнял ее здоровой рукой, привлек. Девушка вывернулась, чуть побледнела.

— С вами действительно шутить нельзя.

Федор совестливо хмыкнул. А она поспешно отошла к столику. Стояла вполоборота, рассеянно глядя в приоткрытое окно. Ветерок трепал рукав платья. Федор понимал, что лучше сейчас проститься и уйти, но что-то его удерживало. Чувствовал, что сердится она больше из приличия: нравится он ей.

— Вы хоть говорили бы что-нибудь, — не оборачиваясь, сказала она.

— Не знаю, как с вами говорить, барышня. Еще обижу…

— Почему вы упорно называете меня барышней? Зовите Варей.

— Язык не поворачивается называть так… Если бы своя, фабричная…

— Попробуйте повернуть.

Подождала, не скажет ли еще чего. Федор молчал. Тогда ревниво спросила:

— А с фабричными вы знаете, как говорить? Ну, хотя бы с той девушкой, что в саду была? Чем я не похожа на нее?

Посмотрела в упор, требуя ответа.

— Почему вы не отвечаете?

— То-то и оно, что вы на нее похожи, — сознался он.

— Это меня радует, — ребячливо произнесла она. — А вас?

Он не знал, что ответить.

— Расскажите мне о ней. Давно ее знаете?

Федор усмехнулся: любопытству ее не было конца.

— Как не знать, в одной каморке живем. Вот с таких лет. — Показал на метр от пола.

Варя на миг задумалась.

— В саду вы сказали, что она вам не сестра. А в одной каморке живете…

— A y нас три семьи в каморке живут. И в других так же. Не знали?

— Я была в каморках… Но не знала. А какая у вас семья? Есть родители?

— Нет, только сын.

— У вас есть сын?

— Есть, барышня.

— Варя!

— Хорошо. Варя.

— А где же мать?

Вопрос был неприятен. И потому, как он долго молчал, она поняла это.

— Не ругайте меня, я так, к слову. Можно не отвечать.

— Почему же… Нет у него матери. Умерла в холеру, пока я в тюрьме был… Девчушка эта, Марфутка, ему мать заменяет.

Она пододвинула стул и села напротив. Робко улыбнулась.

— Федор, простите, но уж такая я… Люблю спрашивать. Что вы хотели найти в той книжке, за которую были арестованы?

Федор пожал плечами.

— Сам не знаю… Из тюрьмы вышел — от книжек отвернуло. Хочу жить так, чтобы ни о чем не думать. Пока не очень получается.

— Разве можно жить, не думая?

— Другие живут и довольны.

— Другие… Может, зажечь свет? Темно стало.

— Как хотите, барышня.

— Федор, я буду сердиться на вас!

— Давайте без этого, — с улыбкой попросил он. — Опосля привыкну.

— «Опосля». После, наверно?

— После привыкну, — послушно поправился он.

— Привыкайте и побыстрее… Пожалуй, я зажгу свет. Что-то внизу страсти разгорелись. Шумят как…

Из столовой, где праздновали служащие фабрики, доносился гул. Крик, смех перекрывал мощный бас:

— А у нас в Спас-Раменье отец Николай, крест утеряв, особо не печалился, влезши на рябину, водку пил…

Кто-то в ответ громко засмеялся.

— Павел Успенский, священник Предтеченской церкви, — сказала Варя. — Все наизусть знают об отце Николае из Спас-Раменья и опять смеются.

На лестнице послышалась шаги, остановились недалеко от двери. Федор узнал по голосу механика Дента.

— Мы коллеги… Я все силы раскладываю в свою работу.

— Это верно, — отвечали ему насмешливо. — Шесть тысяч в год… можно «раскладывать» силы.

— Брат, — пояснила Варя. Поймав встревоженный взгляд Федора, успокаивающе добавила: — Он ко мне почти не заходит.

— Сколько вы еще гонорара получаете? — спрашивал Грязнов заплетающимся языком.

— Какой гонорар, коллега?

— Управляющий поручил мне просмотреть заказы на машины…

— О, фирма Кноопа аккуратно доставляет заказчикам…

— За двойную цену, не так ли, мистер Дент? — перебил его инженер. — И, чтобы заказы не прекращались, фирма выплачивает вам солидный гонорар… Да вы не смущайтесь, я не со зла. Не мне убыток — Карзинкину.